Виталий Забирко - Право приказа

- Мне надо было идти... - трудно, с болью выдыхая из себя слова, говорил Гидас. Слез, бегущих по щекам, он не замечал. - Я же знаю "мухолов" как свои пять пальцев... Надо было вывести его из диафрагмы... разогнать... по спирально сужающейся траектории... и катапультироваться - Компьютер бы сам довел...

- Я вернулся, - сказал я.

Шеланов мельком глянул на меня, кивнул.

- Разрешите доложить? - официальным тоном спросил я.

- Потом, - отмахнулся он.

- Не потом, а сейчас. Я считаю, что действия капитана Нордвика на лайнере "Градиент" граничат с преступлением.

Шеланов поднял на меня недоуменный взгляд. Затем отпустил руку Гидаса и встал.

- А ну, пойдем отсюда, - сказал он и, подхватив меня под локоть, вышел из медотсека.

- Что ты сказал?! - спросил он.

- Я сказал, что действия капитана Нордвика преступны. Он не имел права приказывать Шеману идти на смерть. Допустим, это можно и оправдать сложившейся ситуацией, но с моральной стороны - Нордвик совершил убийство.

- С моральной стороны?..

Лицо Шеланова обострилось, стало жестким.

- Ты еще назови смерть Шемана подвигом. В результате этого, как ты говоришь, преступления, спасено восемьсот двадцать три человека.

- Сейчас не средневековье, чтобы приносить кого-то в жертву! - почти выкрикнул я ему в лицо. - И даже не двадцатый век! Человек должен сам...

- Не двадцатый, - согласился Шеланов. - Поэтому не тебе его судить.

- А кому? - перебил я.

- И никому... - тихо закончил Шеланов, непримиримо глядя мне в глаза. Нет для него суда.

- Есть! Суд его собственной совести! И если она спит, то я хочу, чтобы о его поступке знали все! Тоща посмотрим! - Суд совести...

Шеланов вдруг потух, и глаза его стали грустными и невидящими. Будто он жалел меня за что-то. Меня - или Нордвика?..

- Это он тебя? - спросил он, кивнув на синяк. - Мне тоже хочется...

- Послушай, спросил он вдруг, а ты знаешь имя того пилота, который бросил свой лайнер на Сандалуз? Я молчал. Ждал продолжения.

- Это был Нордвик, - сказал он.

Я вздрогнул от неожиданности.

- Но и это не все, - тихо продолжал Шеланов. - В пассажирском отсеке лайнера находилась вся его семья. Жена, трехлетний сын и пятилетняя дочь. Так что совесть у него и так...

Я молчал. Мне нечего было сказать.

- Да и не в Сандалузской катастрофе дело, - снова заговорил Шеланов, Даже не будь ее, Нордвик имел право на такой приказ! Заруби себе...

Он вдруг осекся и встревожено спросил:

- А где Нордвик?

- Там, в шлюпке...

- Где - там?! - На шестом причале...

Шеланов вдруг резко повернулся и побежал по коридору к причалам. Мгновение я смотрел ему вслед, затем тоже сорвался с места и побежал. Я понял, о чем подумал Шеланов.

Когда мы подбегали к причалам, из тамбура третьей платформы вышли Банкони и сопровождавший его незнакомый человек в форме спасателя ПСС. Чуть не сбив их с ног, мы пробежали мимо и вскочили в тамбур шестого причала. Перепонка шлюза медленно затягивалась, но Шеланов успел протиснуться в нее и она, на секунду застыв, лопнула.

Спасательная шлюпка по-прежнему стояла на том же самом месте посреди причала. Только входной люк был задраен.

- Нордвик! - тяжело дыша, позвал Шеланов, остановившись метрах в десяти от шлюпки. - Нордвик! Молчание. Словно в шлюпке никого нет.

- Нордвик, - снова, но уже более спокойно, заговорил Шеланов, - ты же знаешь, что не сможешь стартовать, пока на причале люди. А я отсюда не уйду.

И снова молчание. Затем, наконец, перепонка люка лопнула, и мы увидели Нордвика. Он стоял, держась за края люка, и смотрел на нас. Смотрел долго, думая о чем-то своем. А потом сел.

Шеланов подошел к нему и сел рядом. Они молчали.

Потом Нордвик повернул голову к Шеланову и долго, словно изучая, словно в первый раз видя, смотрел на него. Я подумал, что сейчас он скажет что-нибудь возвышенно-сакраментальное типа: "Ты знаешь, я перебрал все варианты, чтобы самому... А пришлось послать его", - и уронит голову себе на руки.

Но он неожиданно спросил Шеланова:

- Ты никогда не пробовал чеканить свой профиль на монетах? Неплохо бы получилось... Шеланов поднял на него глаза.

- Мало тебя в детстве драли за ухо.

И они горько, вымученно улыбнулись друг другу.

И тогда я повернулся и ушел.

Сентябрь 1984 г.