Виталий Забирко - Все пули мимо

Мсье Серьйожа на миг замолкает, затем предлагает:

- Чито Бори желать? Русский водка, французский коньяк, шампань?

- И пиво тоже... - бормочу удручённо.

- Пиво нетуль, - сокрушённо разводит руками мсье Серьйожа. - Я не догадаться...

- Тогда минералки, - вздыхаю тяжко.

Мсье Серьйожа озадаченно переводит взгляд на Сашка - видно, в его белогвардейском лексиконе совковский сленг напрочь отсутствует.

Не вдаваясь в объяснения, Сашок сам достаёт из бара бутылку какую-то, откупоривает, но в стакан налить не успевает. Я бутылку отбираю и начинаю прямо из горла садить. Затем голову наклоняю и остатки воды на неё выливаю. Пузырьки шипучие что изнутри, что снаружи в башку шибают, мозги чуток проясняют.

- Фу-ух... - говорю расслабленно. - Кажись, полегчало...

Мсье Серьйожа глаза в сторону корректно отводит и, как ни в чём не бывало, продолжает зудеть с прононсом, благо, нос у него знатный:

- Мы ехать Елисейские поля. Видеть Триумфальный арка...

Вытираю голову платком, в окно выглядываю. Ночь, поток машин в пять рядов, огни реклам да витрин магазинов по обочинам. И всё. Ни черта больше не видать.

- Какой там на хрен Триумфальный арка! - взрываюсь. - Завтра при свете дня покажешь. А сейчас я всю твою культурную программу ломаю. Нам бы пожрать да поспать. Только ресторан найди такой, чтоб с видом на Эйфелеву башню. Смотреть её хочу.

Мсье Серьйожа замирает остолбенело, но Сашок ему моё требование на французский переводит. Как подозреваю, в более мягкой форме.

Кивает мне мсье Серьйожа, улыбается.

- Понимать желание. Устать дорога.

Затем к шофёру окошко открывает и начинает что-то говорить.

Я снова в окно выглядываю и наконец хоть какую-то достопримечательность вижу. Как раз возле парка ухоженного проезжаем, а в его глубине полукругом громадный такой дворец, снизу подсвеченный, высится.

- Дворец Шайо, - объясняет Сашок, пока мсье Серьйожа указания шофёру даёт.

Мне, в общем-то, по фене, как он там называется. Но хибарка, как со стороны посмотреть, клёвая. Одним словом, нищак.

Ресторан мсье Серьйожа выбрал ничего себе, престижный. На каком-то там этаже современного здания высотного с видом обалденным на Париж ночной. Публика здесь степенная, чопорная, чуть ли не все во фраках, ну и обслуга ей под стать.

Провёл нас метрдотель в кабинку с окном на всю стену, усадил. "Гориллы" мои, естественно, неподалёку устроились, и старший сразу шторой кабинку нашу задёрнул. Нечего, понимаешь, глазеть на нас аристократишкам местным. Чай, не цирк.

А далее всё по европейским стандартам покатилось. На меню, официантом предложенное, я, естественно, рукой в сторону мсье Серьйожи махнул, мол, на его вкус надеюсь. Будь там даже по-русски пропечатано, что я в названиях блюд "а ля франсе" смыслю? Я ведь не Пупсик.

Затем другой официант вкатывает столик на колёсиках, весь бутылками уставленный, и мсье Серьйожа начинает из каждой бутылки пробу снимать. Плеснёт ему официант на палец в фужер, мсье Серьйожа на язык пробует, рот полощет, словно определяет, не отравлено ли. А официант после каждой пробы бокал промывает, салфеткой вытирает и следующее вино предлагает. Сортов десять мсье Серьйожа, не дегустируя, отклонил, а из семи опробованных три оставить соблаговолил. Минут пятнадцать вся эта канитель длилась - я чуть слюной не захлебнулся. Наконец лучшее, по мнению мсье Серьйожи, вино официант по фужерам разлил, выбранные бутылки на столе оставил, а сам с тележкой укатил.

Только тогда мсье Серьйожа бокал свой поднимает и тост вычурный насчёт русско-французского сотрудничества толкает. Чокаюсь я со всеми по-нашенски и, пока они по маленькому глоточку пригубливают, залпом вино в себя ввожу. Кислятина ещё та. И что в ней выдающегося французы находят?

Пошарил я глазами по столу, а закуси - зась! Закуриваю тогда и говорю напрямик:

- Значит, так, - дым в сторону мсье Серьйожи пускаю. - Не хрен тут рассусоливать да тары-бары европейские разводить. Жрать охота. Мы здесь все свои, выпендриваться не перед кем, потому пусть мечут на стол всё, что в печи.

Опять не врубается мсье Серьйожа, словно я не по-русски изъясняюсь. Сашок переводит, и глаза у мсье Серьйожи, что у трески морской, из орбит вылезают.

- Тут так не можно... - лепечет.

- Да брось ты! - отмахиваюсь небрежно. - Сашок, организуй, будь добр. Да, и водочку не забудь.

Сашок линяет из кабинета и в момент всё "организовывает". Через минуту стол от жратвы уже ломится, а мсье Серьйожа в осадок полный выпадает.

Подзакусил я, да под водочку, и осоловел. Гляжу на спутников своих глазами добрыми, слушаю, как они вполголоса, чтоб мне, значит, насыщаться не мешать, условия контракта какого-то обсуждают. Цифрами миллионными, что горохом, сыплют, друг другу лыбятся и, похоже, все довольны, у всех свой интерес наблюдается. Хотя куда они, эти миллионы, от моей мошны денутся? На меня все работают.

- А где тут лапки жабьи? - встреваю в разговор, взглядом блюда изучая. - И эти... как их... Во, улитки садовые?

Опять не врубается мсье Серьйожа, но когда Сашок переводит, растерянно руками разводит.

- Не готовить здесь...

- Завтра чтоб организовал, - распоряжаюсь, отворачиваюсь от стола и в окно гляжу.

Действительно, вид из окна ещё тот. Огни города великого в ночи перемигиваются, а апофеозом над ними Эйфелева башня, прожекторами освещённая, костью обглоданной возвышается. Посмотрел-посмотрел я на неё, и неожиданно грусть-тоска меня странная охватила. Будто сбылась моя мечта самая заветная, а что дальше делать, ради чего жить, не знаю.

"А ведь жисть, кажется, удалась", - мелькает мысль светлая. Наливаю себе полную стаканяру водки, оприходую её и тут же намертво вырубаюсь, находя приют себе временный мордой в салате каком-то. Что Ломоть.

36

Поутру очнулся я в кровати огроменной - никак не меньше, чем человек на пять. И на такой мягкой перине, что как в болоте в ней утопаю, а выбраться по слабости житейской не могу. Голова трещит, в глазах всё плывёт туманом сизым, где руки-ноги находятся не только не понимаю, но и не ощущаю. Хочу рукой двинуть - нога поднимается, ногой - вроде хвостом несуществующим, типа львиного, с кисточкой, начинаю дрыгать. Попробовал пойти от противного - хвостом этим самым пошевелить. Ва-аще аут полный приключился - будто крылья стрекозиные на спине затрепыхались, на пол меня из кровати вывернуть норовя.

- Эй, люди! - зову слабым голосом.

На мой зов из тумана пятном белым дама нечёткая появляется, на столик возле кровати поднос ставит. А на подносе - лекарство вожделенное всех видов: пиво, водка, коньяк... Однако видит око, да зуб неймёт.

- Вливай... - шепчу горлом пересохшим и рот широко разеваю, поскольку руки свои почему-то плавниками рыбьими ощущаю, которые лишь трепещут судорожно, но мне не подчиняются.