Геннадий Гор - Скиталец Ларвеф. Повести

Сосед читал. Я с любопытством смотрел на его лицо, желая прочесть на нем то, чего не было и не могло быть в книге, — удивление, страх, радость, тревогу от внезапной встречи с тем, что считалось невозможным, противоречащим вековому опыту поколений, и, в сущности, равнялось чуду.

Лицо, обычное лицо пожилого человека, бухгалтера, инженера или скромного учителя, преподавателя химии или математики. Лысеющая голова. Шрам возле узкого рта — повидимому, след операции. Очки в обычной оправе. И сквозь стекла очков глаза, читающие текст, от содержания которого следовало бы спрыгнуть с полки, кричать, говорить, спорить, утверждать, не соглашаться.

Лицо поражало спокойствием. Пальцы перевернули страницу без всякого нетерпения. Иа минуту глаза отвлеклись от текста и заглянули в окно вагона, как бы ища соответствия между тем, что бежало рядом, с тем, о чем рассказывала книга. Затем эти глаза заметили меня.

— Спали? — спросил меня ровный тихий голос.

— Нет, не спал.

— А мне показалось, что вы спали.

Я хотел спросить, соседа о книге, которую он читал. Но что-то удержало меня. Оно, это чувство, оказалось сильнее моего любопытства, сильнее желания выйти из прошлого в будущее, в тот обогнавший меня миг, в котором уже жил этот мой спутник, читавший необыкновенную книгу. Его не отделяло лето, проведенное в тайге, от всего того, что принесла в мир книга, найденная мною в сквере. Что же она принесла? Я не смел об этом спросить.

Мне что-то мешало.

Что? Может быть, и страх, а может, и радость. Книга пришла в мир. И это была не такая книга, чтобы не оставить в мире следа…

Сосед читал. Он читал медленно, не спеша. Может быть, он нарочно замедлял чтение, задерживал свою жадно воспринимающую мысль, чтобы она не слишком быстро освоилась с удивительным содержанием. Обычный коленкоровый переплет, привычный шрифт — все это должно было чуточку затормозить сознание и понемножку приучить его к тому, что до конца трудно понять и что невозможно освоить. Да, книга была переведена и напечатана, предварительно ее читали и вычитывали корректоры, ревнители абсолютной грамотности и знатоки правописания, ее набирали наборщики в типографии. Но книга-то была переведена на русский с неземного, с дильнейского языка. И никто, даже ее редактор, не знал, как она попала на Землю.

Сосед закрыл книгу. Чтобы не забыть нужную страницу, он вложил в книгу осенний лист березы, только что залетевший в окно. Пассажир слез с полки, прошел по вагону.

А затем принес стакан чаю от проводницы. Пил медленно, помешивая ложечкой в стакане и о чем-то думая. Неужели он мог думать о чем-нибудь другом, не имевшем отношения к книге?

— Вы сели ночью? — спросил он меня.

— Да, сегодня ночью. Надеюсь, я не очень шумел и не разбудил вас?

— Нет, что вы! Я спал… В вагоне я сплю еще крепче, чем дома.

— А где ваш дом? — спросил я.

— Где мой дом? — повторил он и как-то странно, с веселой настороженностью посмотрел на меня. — Где мой дом? Пока мой дом тут, с вами под одной крышей.

— Пока… — спросил я. — Ну, а потом?

— Потом, — сказал он негромко, — я улечу на…

— Последнее произнесенное им слово показалось мне до того странным, что я не поверил своим собственным чувствам.

— На Звезду? — переспросил я.

Он не ответил, словно не слышал моего вопроса.

— На Звезду? — повторил я свой нелепый вопрос.

— Да, на Звезду, — ответил он. — Это в песне поется. Разве вы не знаете эту песню?

— Не знаю. Я в экспедиции был всю весну и все лето. В мое отсутствие, что ли, появилась эта песня?

— Возможно, что в ваше отсутствие, — ответил он. — Композитор написал музыку в связи с появлением одной книги. А поэт, известный поэт сочинил слова, — А вы слова не помните?

— Помню. Кто их сейчас не помнит! Но я без голоса. Да эту песню беспрерывно передают…

Он протянул руку и включил радиорепродуктор. Мужской чуточку мечтательный голос запел:

Не дав прозвучать песне, сосед выключил репродуктор.

— Надоело, — сказал он, зевнув.

— Сколько можно петь! Да и банально. Не тот мотив, и слова не те.

— А откуда вы знаете, что слова не те?

— Знаю, — ответил он тихо, почти шепотом, вложив в это краткое обычное слово какой-то особый, интимный, на что-то важное намекающий смысл.

Он замолчал. Молчал и я. В купе, кроме нас, никого не было. Две полки-нижняя и верхняя-пока были не заняты. Хотя неопределенное смутное чувство подсказывало мне, что нужно молчать, я заговорил.

— Какого мнения вы о той книге, которую только что читали? — спросил я.

— Эта книга вряд ли нуждается в моей оценке, — ответил он.

— Почему же, — возразил я, — каждая книга, так или иначе, оценивается читателем.

— Но ведь это необычная книга… Книга без имени автора… Известно только, что он не человек и родился не на Земле.

— Разве это так уж важно?

— А вы думаете! Языком этой книги разговаривает другая действительность, другой, чуждый вам мир, Слово «вам» он выделил интонацией, подчеркнул его смысл, словно между ним и мною зияла пропасть.

— А вам, — сразу спросил я, — вам не чуждый?

Он будто бы не заметил моего вопроса, а продолжал развивать свою мысль.

— Мир далекий, странный, хотя чем-то похожий на тот, в котором мы сейчас с вами находимся. Подчеркиваю, мир. Значит, оценивать нужно этот мир, а не стиль, то есть слова. Да и к тому же перевод довольно неточный. Переводила машина.

— Вы недовольны работой машины? — спросил я не без иронии в голосе.

— Недоволен.

— А кто вам дал право так категорически и безапелляционно судить? — спросил я с чрезмерной резкостью.

— Кто мне дал право? — ответил он спокойно. Не будем говорить о правах.

Смешно. Надеюсь, машина не обидится на критику. Не передан дух языка, а значит, дух мышления, неповторимый голос иной действительности.

— А откуда вам это известно?

— Известно, — ответил он тихо, но твердо.

— Вы специалист? Кибернетик? Лингвист?

— Это неважно, — сказал он уклончиво.

— Я же не спрашиваю вас, кто вы.

— Мне нечего скрывать, кто я. Я геолог, возвращающийся из экспедиции. Да это и без того видно по моему ватнику.

— Вполне допускаю, что вы геолог, и доверяю вашему ватнику. А вы допустите, что я учитель, преподаватель химии или математики.

— А почему бы мне в это не поверить, — сказал я. — Только вот разговариваете вы как-то странно, уклончиво.

Он промолчал.

— Меня, не интересует, кто вы. Вы пассажир. И этого с меня довольно. Меня интересовало ваше мнение о книге…

— О переводе?

— О переводе пусть судят специалисты. Да и они знают не так уж много. До смысла и содержания текста кибернетическая машина добралась чисто логическим путем. Консультироваться, насколько я себе представляю, было не с кем.