Олег Ёлшин - Тейа

– Снова жалко, – подумал он. – Старею, пора на покой.

И все же он сделал последнюю попытку – вылил на пол остатки вина из бокала Бобби и, сев напротив, дружески заговорил:

– Бобби, не будь придурком, – начал он, – мы пока тебя не увольняем, но ты должен выполнить приказ.

– Нет! – Бобби подскочил, словно вывернулся из цепкого захвата разведчика. – Нет! Машина уже запущена! …Ты не понимаешь… Пусть я здесь чужой и родина моя далеко, за океаном, все равно! Я полюбил эту страну, народ! Я хочу сделать этих людей счастливыми. Я верну им земли, восстановлю справедливость, объединю семьи, объединю нацию! Больше они не будут смотреть через ту реку в надежде увидеть вдалеке мать или брата…

Он говорил, как искуситель, как дьявол.

– Вудли, ты помнишь, как мы стояли тогда на баррикадах? Люди зажигали свечи, пели. Помнишь, как ночью перед зданием парламента было холодно. Тысячи людей стояли рядом. Они держались за руки и с надеждой смотрели на меня. Какая-то женщина подошла, сняла теплую шаль и накинула на меня… На нас… И так под этой шалью вдвоем мы с тобой простояли до утра, а потом жаркое солнце и тепло… И победа…

Он говорил, как великий оратор. Где-нибудь в Оксфорде или на сцене драматического театра ему не было бы цены. Но только не здесь, перед Вудли…

– Мы арестуем завтра твои счета в странах, куда ты их от нас спрятал, – мягко сказал Вудли.

– Нет! – Бобби отпрыгнул от него и как-то обмяк. Потом сел на стул, молча глядя сквозь стены куда-то вдаль, мысленно находясь далеко отсюда. А его глаза снова наливались кровью. Нет, он не был пьян, он находился на пике возбуждения, временами казалось, что он обезумел.

– Мне наплевать на эти деньги. Наплевать на родственников, которые, как пиявки, ко мне присосались, – никогда не знал, что их так много… Наплевать на этот жалкий народец… Ты не понимаешь! Завтра я сяду в танк, махну рукой и пойду воевать! Тысячи людей, увидев это, двинутся за мной и будут стрелять, убивать. Убивать соседей, друзей, родных… Они будут идти за мной, за своим президентом, которого избрали и теперь будут за него умирать… Тебе этого не понять. Ты никогда не был здесь, наверху, и не знаешь, что это такое… За это можно отдать все… И пока я президент и генералиссимус,… то есть, главнокомандующий, мне наплевать на ваши приказы!

Бобби обезумел. Теперь уже ничто не могло спасти этого маленького монстра в его маленькой стране. И Вудли больше не было его жалко…

– Но даже если мои снаряды завтра не полетят туда, в ту сторону, они все равно разорвутся.

Это последнее, что Бобби смог произнести. Перед его глазами мелькнула вспышка света и все… Это был конец… Конец маленького человека и большого гения. Маленького Наполеона, так и не успевшего стать Императором…

Вудли беспрепятственно покинул дворец. Охрана его хорошо знала, и были четкие указания – всегда, в любое время суток, пропускать этого человека. Его и пропустили, даже проводили к выходу, пожелав доброго пути, просив, не забывать дорогу во дворец. И теперь он шел по городу, озираясь по сторонам.

Всегда после выполнения задания в душе занимала место пустота. Вот и сейчас он разглядывал пешеходов, смотрел на машины, на дорогу, где светофоры пунктуально пропускали людской поток вниз, к морю. Улицы заполнялись нарядными горожанами. Было лето, было жарко, все стремились по своим субботним делам. Спешили или не спешили вовсе, и Вудли стало приятно, что завтра он не впустит сюда толпы людей в военной форме, танки не пойдут по этим улицам, сбивая светофоры, армии мародеров не будут входить в дома, забирая трофеи, военные арестовывать этих загорелых мужчин, преступники насиловать женщин. И как хорошо, что этот город и страна не узнают, что такое война…

На следующее утро, проснувшись в номере отеля, он четко последовал инструкции. Забрать отсюда его могла только «организация» в условленном времени и месте, и теперь он выжидал. Почему он не мог сам вернуться домой? Это было другое время. Он никогда в это не верил, по своему складу ума не мог серьезно относиться к такой версии, но вопросы лишние не задавал – так его учили. Другое, так другое! Поэтому терпеливо ждал. Условленное место – уютное кафе в самом конце набережной. Время на больших круглых часах, висевших напротив, 09.50. И теперь, когда еще оставалось несколько минут, можно было, не торопясь, выпить чашечку утреннего кофе.

Люди просыпались, улица постепенно заполнялась прохожими. Воскресенье – почему бы не выспаться и не провести время дома с семьей, с детьми, – недоумевал Вудли. А эти куда-то торопятся, даже сегодня не дают себе покоя… Он все смотрел и не понимал, что происходит. Необычайное волнение было на лицах этих людей, они неслись по набережной, а вдалеке виднелся причал, где стояли корабли, там и собралась огромная толпа. В воздухе больше не пахло сонным утром выходного дня, а толпа эта была совсем не праздная. Люди кричали, забегая на корабль. Наконец, тот загудел и быстро стал отходить в открытое море, а над головами пролетели самолеты эскадрильи.

– Они с ума сошли? – подумал Вудли, – летать над городом!

Он вбежал в помещение бара, где работал телевизор, надел наушники прибора синхронного переводчика и уставился на экран.

– Ах, мерзавец! Ну, Бобби! Как он мог пропустить такое!

Часто, когда человек говорит последние слова, они что-то да значат. И как он упустил их из виду? «Но даже если мои снаряды завтра не полетят туда, на ту сторону, они все равно разорвутся», – кажется так попрощался с ним этот мерзавец.

На экране шел репортаж с мест боевых сражений. Танки переходили границу, горная долина огласилась залпами взрывов, артиллерия сносила маленькие горные поселки, словно то были домики из картона. А они и были из картона. Только один Вудли в толпе обезумевших зрителей знал, что война эта нарисована, и снята она была в студии маленького гаденыша – сынка Бобби, который недавно захватил киностудию и смонтировал этот фильм. Только Вудли знал, что это была жалкая подделка, провокация!

– Это монтаж! Кино! – закричал он на все кафе.

– Это война, дорогой, стреляют боевыми. Какой монтаж?

Он уставился на бармена, который понимал его английский. Хотя, какая теперь разница…

– Посмотри, сейчас этот танк взорвется и упадет в реку, – произнес Вудли.

Действительно, танк, проехав несколько метров по краю скалы, взорвался и рухнул в воду.

– А ты откуда знаешь? – удивился бармен.

– Знаю-знаю. Один идиот уже показывал мне этот фильм, – бормотал Вудли, глядя на экран…

– А вот эта война уже настоящая! – прошептал он, – сначала провокация – потом война. Все, как всегда.

И вот пошли настоящие кадры о войне. Там, на той стороне, военные, не успев разобраться, работали на опережение. После запушенного по телевидению фэйка теперь уже их артиллерия сносила поселки на этой стороне границы. Их танки шли в атаку, устремляясь сюда к столице. А за ними шли союзники, чьи эскадрильи пролетали на шоловой. И уже можно было не смотреть телевизор – город бомбили, набережная покрывалась воронками, а люди, обезумевшие от ужаса, падали, снова поднимались, мчались к кораблям и лодкам, словно это могло помочь…