Олег Ёлшин - Тейа

Вдруг что-то его схватило за ногу. Он был одет в прочные сапоги, но сквозь них почувствовал, как кто-то пытается разорвать пластик и добраться до ноги. Посмотрел вниз.

– Не бойся, Леонид, это крысы, – успокоил Вилли. Он, стоя рядом, пнул такое же серое создание. Этот комок отцепился от ноги и серым мячиком полетел на поле стадиона. А крыс становилось все больше, они уже кишели под ногами, норовя вцепиться.

– Ботинки прочные, нам ничего не грозит, главное, не упасть, – добавил Вилли. – Крысиный мир! Они лучше всего перенесли войну, и теперь планета принадлежит им.

Леонид стоял и оцепенело смотрел по сторонам. Вдалеке за верхней кромкой стадиона различались высокие строения, вернее то, что от них осталось – обвалившиеся стены домов без окон, без крыш, обрывки проводов, свисавших с покренившихся высоковольтных мачт, поросших вьющимися растениями, Все напоминало о той прошлой жизни. Он перевел взгляд на табло. На мгновение показалось, что в свете солнца электронные цифры показывают счет 1:0. Но, в чью пользу? Кто выиграл на этом стадионе на последнем матче той войны. Если есть победители? Где они и почему не играют на этом футбольном поле, не живут в тех домах? Ведь все должно иметь смысл!.. Победили крысы?

– Пора возвращаться, – сказал Вили, – канал неустойчив, как бы не задержаться здесь надолго или навсегда.

Он пнул ногой крысу, и та с диким визгом полетела вниз.

– А то придется питаться этими тварями… Леонид, ты ел когда-нибудь крыс? – и захохотал, повернув рычаг на переносном пульте, который держал в руках. Еще мгновение, и два человека в защитных костюмах оказались в лаборатории Вилли. «Кротовая нора» работала…

Они сразу же заметили Генри, который расположился в кресле, дожидаясь их. Вилли, как-то извиняясь, взглянул на него и улыбнулся:

– Вот, демонстрирую свою установку, – сказал он.

– Вилли, ты не должен покидать этого места. Если ты не вернешься, тебе уже никто не сможет помочь. Тем более, вы отправились туда вдвоем…

Вилли сконфузился и обещал больше этого не делать. Так ему и поверили. Чтобы Вилли периодически не проверял свое детище – такое было просто невозможно…

– Однако я смотрю, вы выбрали интересный маршрут, – воскликнул Генри, глядя на пульт управления. – Ну и как впечатления? Вы проверили наши тревоги?

– Мистер Генри, – Леонид ушел от прямого ответа, – мы опробовали установку, она работает, и это главное. Теперь можно будет сделать совместный проект…

– … правда, работает с некоторыми огрехами. Мы промахнулись почти на сорок пять лет, – перебил его Вилли.

– Да, мы промахнулись, – сказал Генри. – Мы потеряли первого нашего гражданина в той войне. Ты уже рассказал Леониду?

– Пока еще нет, – ответил Вилли.

– Мы не смогли вернуть нашего лучшего агента. Он погиб, не справившись с заданием.

– Сожалею, – ответил Леонид.

– Да-да, – вмешался Вилли, – я никак не могу повторить тот интервал, и все время попадаю мимо… Тычусь, как слепая овца…

– Поэтому теперь дело за вами двоими, – сказал Генри, – а отсчет уже начался. И большая просьба, господа, не отправляйтесь никуда вдвоем с помощью этой установки. Это будут делать за вас другие, а вы нам нужны здесь…

– А как же ваша теория, мистер Генри – каждый ученый должен на себе проверить свое изобретение? – спросил Леонид.

– Вот решим нашу основную проблему, тогда наиграетесь, – и, кивнув на прощанье, Генри покинул помещение…

Писатель сидел на далеком диком берегу острова. Того места, где только пустынные пляжи заполняли все пространство вокруг и где не было никаких отелей. Эта часть не была застроена то ли за ненадобностью, то ли по какой-то иной причине. И он часто приходил сюда, где было пусто, и никто ему не мешал. Он тоже нашел свой остров и теперь искал самого себя. В последнее время он мучительно думал, что ему написать. И если там, в прошлой жизни, все получалось достаточно просто, и тема возникала перед его воспаленным воображением легко, и сюжеты разворачивались на бумаге, как само собой разумеющееся, то здесь… Эти потрясающие места и виды, удивительная жизнь без видимых проблем и тягот не давала ему пищи для борьбы и протеста, для бунта в душе и не рвалась из груди наружу. А писать он умел только по больному, и бить по тупому безразличию мысли и бессмысленной жизни. Когда из груди вынимаешь сердце, а из него еще сочатся остатки крови, такой яркой и чистой, окунаешь туда перо и пишешь. И пока она не кончается, делаешь это до последней капли. А потом уже все равно…

И теперь он, наконец, понял, что искал и что его мучило. Та безжалостная кинолента, та война, уничтожившая все на своем пути где-то миллионы лет впереди или всего в двух недолгих годах отсюда (от него и ото всех тех, кто жил здесь, работал и пытался что-то сделать). Это и была его тема и его книга, а люди, окружавшие, стали ее героями, остров – местом действия и арена для битвы над тупой бессмысленной войной, которую придумали «наверху», а переписывать и исправлять приходилось здесь, на острове, на этом пустынном пляже… Раньше он не писал на военные темы и, как многие современники, не описывал сцены насилия и убийств ради самих этих сцен. Но теперь, когда лодка была на краю, каждый должен был взять в руки весло и сделать гребок, который оттолкнет ее от опасной черты и не ввергнет в пучину безумия. Война – одно из самых печальных наследий и тяжелых пороков человечества, и не говорить об этом он не мог.

В последние дни на этот берег пришли люди. Какая-то техника выходила в море, и уже создавалось нечто, высоко поднимаясь над водой впечатляя своими размерами. А он, как хроникер истории цивилизации, пролистнув еще одну страницу, записывал следом за этой стройкой новые мысли и ощущения. В руках его была небольшая папка и ручка, а больше ничего и не нужно писателю, который не так давно превратил этот пустынный пляж в свой кабинет.

Он оглянулся по сторонам, собираясь с мыслями. Сейчас он искал слово, с которого начнет главу. Не хватало лишь какой-то мелочи, штриха, крошечной детали, и все оживет, заиграет, снова пустой лист бумаги начнет заполняться символами, наносимыми мелким стремительным почерком, увлекая события одно за другим, вслед за безумной фантазией.

– Или фантазией безумца? – поймал он себя на мысли.

– Там будет видно, – отмахнулся он, и снова, мучаясь и озираясь, стал искать, откуда ему списать – не хватало какой-то мелочи, детали…

А солнце уже высоко поднималось над горизонтом, ярко освещая остров.

– Всего одно слово, и можно будет начинать, – трепетало в душе.

Его внимание привлекла женщина, одиноко бредущая по берегу. Вид у нее был задумчивый, потерянный, словно она заблудилась на этом широком пляже. Завидев писателя, она медленно направилась к нему.