Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 17. Врата времени. Пробуждение Каменного Бога

Дзикохсес и его партизаны ушли; солдаты вывели летчиков и хускарле Ильмику из дома. И снова начались ночные марши; днем приходилось отдыхать в укромных уголках. Враг уже захватил эту местность, но закрепиться еще не успел. И если отряду удавалось избежать встреч с перкунишанами, то спрятаться от полчищ комаров было просто невозможно. И солдаты, и их спутники вынуждены были ежедневно натирать руки и лица вонючим жиром, чтобы защититься от кровососов.

На третий день пути у О’Брайена началась лихорадка; стрелка знобило и бросало в пот. Два Сокола решил, что у сержанта малярия, и санитар группы подтвердил этот диагноз.

— Боже правый, у них что, хинина нет? — осведомился О’Брайен. — В этих-то комариных рассадниках самое важное...

— Нету, — отозвался Два Сокола. — На нашей Земле его привезли из Южной Америки. Так что...

— А до Колумба что — так и мерли? Было же что-то!

— Не знаю. Может, и было, но пользы от него было немного.

Он не стал рассказывать О’Брайену, что малярия была самой смертоносной болезнью Средиземноморья, а во многих местах оставалась ею до последнего времени. Пилот волновался не только за товарища, но и за себя. Нелеченая малярия могла убить человека. А в этом мире паразит мог оказаться еще вирулентнее, чем на их Земле.

Идти О’Брайен не мог, и его понесли на носилках, сооруженных тут же из двух веток и одеяла. Два Сокола взялся за один конец носилок, кто-то из солдат — за другой. Каждые полчаса солдаты сменялись, но Два Сокола ни разу не выпустил носилок, пока руки совсем не одеревенели, ноги не налились свинцом, а спина не была готова переломиться в следующую секунду.

О’Брайен глотал выданные санитаром таблетки — по одной зеленой и одной красной каждый час. Но лекарства не помогали: по четыре часа ирландец мерз и потел попеременно, его все так же бил озноб. Как и следовало ожидать, постепенно приступы прекратились, и дальше О’Брайена, несмотря на слабость, заставили идти пешком. Офицер ясно дал понять, что никаких задержек не потерпит. Два Сокола, как мог, подгонял товарища. Он понимал, что командир без колебаний застрелит возможного шпиона, если тот помешает группе двигаться вперед. Судя по всему, главной его заботой было провести блодландку через вражескую территорию и доставить в столицу.

После четырех дней перехода, во время которых О’Брайен совсем ослабел, отряд вышел к деревне. В последний день они путешествовали днем. Видимо, враг еще не дошел до этих краев. Здесь Два Сокола впервые в этом мире увидел железную дорогу и локомотив. В его мире такой паровоз можно было бы датировать концом прошлого века, если бы не высокая дымовая труба в виде маски демона. Выкрашенные алым вагоны были разрисованы знаками удачи, включая свастики.

Деревня была конечной станцией железнодорожной линии. Три десятка домов и лавок тянулись вдоль рельсов. Два Сокола с любопытством разглядывал и поселок, и его обитателей. Архитектура напомнила ему дешевые декорации к вестерну. Но у каждого крыльца красовался столб с нарисованным или вырезанным изображением духа-защитника , и еще одно — под крышей, наподобие носовой фигуры корабля. Мужчины носили тяжелые башмаки и кожаные рубахи, женщины — вышитые бисером блузы и юбки до щиколотки, к которым были кое-где пришиты ракушки и каменные фигурки. И у тех, и у других волосы спадали до плеч. Видимо, стрижка «под горшок» была частью военной формы.

Стариков было немного; лица их пестрели синей и красной татуировкой. Два Сокола подозревал, что изначально этот обычай был распространен по всей Хотинохсоних, но что-то, возможно, влияние восточноевропейских народов, привело к его вымиранию.

Офицер проводил хускарле Торсстейн к пассажирскому вагону и вежливо помог ей подняться. С американцами он так не церемонился. Из его криков пилот разобрал, что им следует пройти на три вагона ближе к хвосту поезда. Два Сокола сделал вид, что ничего не понял — он не хотел, чтобы захватившие его догадывались, что он понимает их речь. Солдаты схватили его и О’Брайена и поволокли вдоль состава. Пилот помог трясущемуся сержанту влезть по ступенькам и заполз в передвижную тюрьму сам.

Товарный вагон был битком набит ранеными. Немного потолкавшись, Два Сокола нашел место, где О’Брайен мог лечь, не сгибая ног, и решил раздобыть воды. Но воду давали только в соседнем вагоне. За ним, не отставая ни на шаг, шел человек с перебинтованной рукой и окровавленной повязкой на голове. В здоровой руке раненый держал длинный нож и сообщил, что при малейшей попытке к бегству перережет горло и пилоту, и его приятелю. До самого конца путешествия, пока поезд не прибыл в город Эстоква, раненый конвоир не отходил от пленников ни на шаг.

Дорога заняла пять дней. Поезд часами стоял на запасных путях, пропуская на запад военные эшелоны. В один из дней раненым и больным не давали воды — ее не было во всем поезде. О’Брайен едва не умер тогда. По счастью поезд остановился на запасном пути, поблизости от ручья — и все, кто мог ходить, выбежали, чтобы наполнить водой котелки и фляги.

В вагоне было тесно, душно, шумно, в нем стояла невыносимая вонь. У солдата, лежавшего рядом с О’Брайеном, была гангрена. От тошнотворной вони Два Сокола не мог есть. На третий день пути несчастный умер, и только через четыре часа товарищи похоронили его в лесу у насыпи, пока поезд нетерпеливо разводил пары.

Как ни странно, О’Брайен начал потихоньку выздоравливать. К тому времени когда поезд прибыл в Эстокву, лихорадка и озноб прошли. Сержант был слаб, бледен и тощ, но болезнь отступила. Два Сокола не знал, что тут помогло: собственные силы и упорство О’Брайена или же таблетки, которыми продолжал пичкать его санитар, или то и другое вместе. А может, у него была вовсе не малярия. Но это уже не имело значения. Главное, что О’Брайен снова был здоров, хотя и не совсем.

Поезд прибыл в Эстокву ночью, под проливным дождем. Два Сокола прильнул к окошку, но кроме ярких вспышек молний, разгоняющих тьму, так ничего и не увидел. Ничего не смог увидеть он и после того, как его вывели из вагона. С завязанными глазами, заломленными за спину руками и под охраной солдат американцев повели куда-то. Когда дождь забарабанил по парусиновой крыше над его головой, Два Сокола решил, что находится в грузовике. Его усадили спиной к стене рядом с О’Брайеном, также связанным.

— Куда нас везут? — Голос О’Брайена был слаб и тревожен.

— Не знаю, — так же тихо ответил Два Сокола.

Сам он полагал, что скорее всего на допрос, и отчаянно надеялся, что цивилизация хоть как-то смягчила старые ирокезские методы обращения с пленными. Не то чтобы «цивилизованные» народы обязательно отказывались от пыток, самых жестоких или изощренных — вспомним «цивилизованных» немцев его собственного мира. Или русских. Или китайцев. Или американцев в их войне с индейцами. Или кого угодно.