Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 17. Врата времени. Пробуждение Каменного Бога

Минут через пятнадцать машина остановилась. Пленников грубо вытолкали из кузова, завязали на шеях веревки и повели — по бесконечной лестнице, потом по длинному коридору, еще по одному и, наконец, по винтовой лестнице вниз. Два Сокола молчал; О’Брайен ругался. Внезапно пленников остановили. Заскрипели несмазанные дверные петли, и американцев втолкнули куда-то. Несколько минут они стояли, ожидая. Затем повязки сняли, и яркий свет электрической лампочки ударил им в глаза.

Когда глаза привыкли к свету, Два Сокола увидал, что находится в подземелье. Стены из голых гранитных плит, высокий потолок. На столе стояла лампа, и абажур был повернут так, чтобы свет бил прямо в глаза пленникам. За столом стояло несколько человек, одетых в тугие черные мундиры; на груди у каждого красовался кривой череп. Головы их были гладко выбриты.

Предположение Двух Соколов оказалось верным: их привели на допрос. К несчастью, летчикам не в чем было признаваться. А правда была так невероятна, что допрашивающие не поверят ни единому их слову, приняв их рассказ за выдумку перкунишанских шпионов. Да по-другому и быть не могло. Если бы человек из этого мира попал на родную Землю американцев, ни немцы, ни союзники не поверили бы ни единому слову из его рассказа.

Но, несмотря на это, пришло время, когда Два Сокола вынужден был сказать невероятную правду. О’Брайену повезло. Ослабленный малярией, он плохо переносил боль. Он терял сознание раз за разом, пока допрашивающие убедились, что он не симулирует. Стрелка вытащили за ноги — голова билась о глянцевые плитки пола. Затем всю свою энергию и изобретательность следователи сосредоточили на пилоте. Возможно, они упорствовали потому, что считали его предателем — на перкунишанина Два Сокола явно не походил.

Пилот молчал, пока хватало сил. Он помнил, что древние ирокезы его Земли всегда восхищались людьми, стойко выдерживавшими мучения. Иногда даже — правда, очень редко — они прерывали пытку, чтобы принять такого человека в свое племя за мужество и стойкость.

Чуть позже он начал подумывать, что предки были сильнее его. Как они только могли не просто молчать, а танцевать, петь и даже осыпать оскорблениями своих палачей?

Да к черту этот стоицизм! Два Сокола закричал. Легче не стало, но, по крайней мере, это помогло выпустить внутреннее напряжение.

Время шло. Он повторил свою историю пять раз, и каждый раз клялся, что это правда. Шесть раз он терял сознание, и его приводили в чувство потоком ледяной воды. Дальше он уже не помнил, что говорил и что делал. По крайней мере о пощаде он не молил. Он ревел, плевал им в лица, кричал, обзывал их жалкими, презренными тварями и клялся, что при первой же возможности выдернет им кишки и намотает на шеи.

Потом он снова кричал... мир превратился в сплошной раскаленный алый вопль.

Когда пилот пришел в себя, все его тело ныло, но скорее по привычке. Было больно, но это было ничто по сравнению с теми мучениями, которые он перенес в том каменном мешке. Все же единственным желанием пилота было умереть и покончить со всем этим. Потом он подумал о людях, которые так его отделали, и снова захотел жить. Он должен выжить, встать на ноги, бежать и прикончить их всех!

Время шло. Когда он очнулся снова, кто-то поднимал его голову, вливая в пересохший рот холодное питье. В комнате было несколько женщин в длинных черных одеждах, с белыми косынками на головах.

Они отвечали на его вопросы успокаивающими жестами и меняли бинты, которыми Два Сокола был замотан с ног до головы. Они делали это осторожно, но от боли Два Сокола едва не заорал снова. Женщины обработали его раны смягчающей жидкостью и наложили чистые бинты.

Он спросил, где находится, и одна из женщин ответила, что он находится в уютном и безопасном месте и что никто и никогда больше не сделает ему больно. Тут Два Сокола сломался и заплакал. Женщины смущенно отвели глаза, но было непонятно, чем вызвано их смущение — то ли порывом его чувств, то ли перенесенными им пытками.

С этой мыслью он снова погрузился в сон и пришел в себя только через два дня. Роджер чувствовал себя как после наркоза — голова была пустой, во рту стоял мерзкий привкус. Ближе к вечеру он исхитрился встать с постели и пройтись по коридору. Никто не мешал ему, даже когда он заговаривал — или попытался заговорить — с другими больными. В свою палату он вернулся ошеломленным.

На соседней койке лежал О’Брайен.

— Где мы? — слабо выдавил сержант.

— В ирокезском дурдоме, — ответил Два Сокола.

Сержант был слишком слаб, чтобы отреагировать бурно.

— Какого черта? — поинтересовался он.

— Похоже, наши палачи, индейское гестапо, решили, что мы психи. Мы крепко держались за нашу историю, а быть такого, по их понятию, просто не может. И вот мы здесь. Можно сказать, что нам повезло. Эти люди, кажется, сохранили древнее почтение к сумасшедшим. Они хорошо с ними обращаются. Но мы, как ты понимаешь, все равно в плену.

— Я думаю, что мне уже ничего не светит, — сказал О’Брайен. — Я умру. Что сделали эти дьяволы... и мысль о том, что в этом мире... Нет, с меня этого достаточно.

— Ты слишком много перенес, чтобы умереть, — сказал Два Сокола. — Где твой бойцовский дух? Где ирландское упрямство? Выберешься. Тебе просто не хватает сочувствия.

— Нет. Но на тот случай, если я не выкарабкаюсь — ты должен мне пообещать, что при первой же возможности разыщешь этих ублюдков и убьешь их. Медленно убьешь. Чтобы они орали, как мы. А потом сдохли!

— Совсем недавно я думал точно так же, — ответил Два Сокола. — Но я кое-что выяснил. На этой Земле Гаагской конвенции нет. И то, что мы перенесли здесь, ждет любого пленника, если победителям не придет в голову его просто пристрелить. Если бы мы попали в руки перкунишан, с нами обошлись бы точно так же. По крайней мере нас не сделали калеками на всю жизнь. А могли. Но теперь худшее позади. С нами обращаются как с королями. Или пленными богами. Индейцы верят, что сумасшедшие одержимы сверхъестественными силами. Может, теперь они не верят в это всерьез, но обычаи еще сохраняют.

— Да пусть сдохнут! — пробормотал О’Брайен и заснул.

К концу следующей недели Два Сокола почти полностью поправился. Ожоги третьей степени еще заживали, но пилоту уже не казалось, что с него заживо сдирают кожу и растирают пестиком в ступке каждый мускул и нерв по отдельности. Постепенно он подружился с директором этого заведения, высоким, худым мужчиной по имени Тархе, обладавшим огромным носом и глазами сытого орла. Он являлся не только главным администратором, но и старшим латулац , то есть местным эквивалентом психиатра. Слово это обозначало буквально «тот, кто охотится».

Тархе был человеком незлым и образованным. Он разрешил пациенту пользоваться своей библиотекой, и Два Сокола ежедневно по многу часов проводил за изучением этого мира, Земли-2, как он теперь называл его. В библиотеке имелись книги на всех основных языках планеты и на многих из мелких, сотни томов справочного материала, а также многоязычный словарь, к помощи которого Два Сокола часто прибегал. Уровень его знаний рос не по дням, а по часам.