Василий Криптонов - Ты можешь идти один

— Здравствуйте, — пробормотал я и пошел в сторону школы.

Разрушитель пошел за мной. Как и говорил дядя Миша: на расстоянии пяти метров. Это напоминало конвоирование, а не слежку.

Я изо всех сил делал вид, что не замечаю «хвоста». Вышел со двора, перебежал дорогу, посмотрев предварительно в обе стороны, и вскоре вошел в школу. Было рано, и кроме зевающего охранника я никого не увидел.

Преодолев соблазн посмотреть в окно и узнать, следует ли Разрушитель за мной, я направился к лестнице, но пошел не вверх, а вниз. Перескочил через три ступеньки, аккуратно отодвинул засов двери черного хода и оказался на заднем дворе. Как и в тот день, когда все начиналось. Только тогда мы с Бриком прятались от Рыбы, а теперь я скрывался от человека в милицейской форме.

Я пролез через дыру в заборе и углубился в лес на сотню метров. Ну вот, теперь меня не увидят из поселка. Мысленно я выстроил маршрут и стал обходить поселок по широкой дуге. Лес изобиловал тропинками, но все они вели или к катку, или к реке, или к садовым участкам. Просто не так уж много людей уходило в лес, чтобы сбить с толку преследователей. Поэтому приходилось идти бездорожьем.

Ночью прошел дождь, и к концу пути я промок по пояс. Тряпичные кеды явно не предназначались для подобных прогулок, и поэтому ступней я почти не чувствовал. Все-таки с каждым днем приближалась зима, которая в Сибири, игнорируя календарь, начинается в конце октября.

Я вышел на дорогу именно там, где рассчитывал. Спасибо Господу, что, в дополнение ко всем моим недостаткам, он не осчастливил меня географическим кретинизмом! Через десять минут я уже ехал в автобусе, упиваясь прекрасным чувством торжества.

Оказавшись в городе, я немного послонялся по книжным отделам и магазинам с видеокассетами. Купил бутылку минералки и посидел на скамейке под внезапно пробившимся сквозь тучи солнцем — подсушил штаны и кеды. Я не торопился к Маше по двум причинам. Во-первых, Элеонора, должно быть, еще не вернулась из школы, а во-вторых, меня не отпускала паранойя. За каждым углом чудились Разрушители. Наконец, решившись, я отправился к знакомому дому.

Дверь мне открыла Элеонора.

— А вот и Димочка, — пропела она, пропуская меня в прихожую. — Пришел проведать свой гарем?

— Ну, вроде того, — усмехнулся я. — Как вы тут поживаете?

— Да живы пока. Твоими молитвами. Как там обстановка? А то Машуня чего-то пригрустила в последнее время.

— Так себе, — вздохнул я. — Если есть возможность — пускай она еще немного у тебя поживет. Так безопаснее.

— Да ради бога. Честно сказать — я бы ее насовсем оставила. Целый день, как Золушка, по хозяйству мечется. На меня хоть маман блажить перестала, что дома не убираюсь. Иди, она в комнате сейчас.

Я вошел в комнату и затворил за собой дверь. Первым делом в глаза мне бросилось обилие плакатов, из-за которых просто не видно было стен. «Король и Шут», «Сектор газа», «Тараканы!», «Гражданская оборона» и еще множество названий, в основном ни о чем мне не говоривших. На письменном столе я заметил карандашницу в виде черепа. Да, Элеонора и впрямь была человеком веселым.

Маша стояла у окна.

— Привет! — сказал я.

Она не ответила, даже не шевельнулась. На ней была та же самая одежда, что и в минувшую пятницу: тонкая коричневая кофта и темно-серая юбка, немного не доходящая до колен. Колготок не было. Мой взгляд скользнул по ее ногам, потом вернулся к напряженным плечам. Желание обнять ее было нестерпимым, но страх быть отвергнутым оказался сильней. После той страшной ночи Маша стала для меня чужой. Я смотрел на нее и видел незнакомую девушку, жизнь которой практически не пересекается с моей. Мне было жаль, что в сложившейся ситуации ей приходится полагаться на меня.

— Маша, как ты? — спросил я спустя несколько минут, перебрав мысленно сотню вариантов обращений.

Ни слова в ответ. Задержав дыхание, я подошел к ней, положил руку на плечо и услышал тихий вздох.

— Я хочу домой, — сказала она.

Я зажмурился и закусил губу. Как будто меня вызвали к доске читать наизусть длинное стихотворение. Голос сразу пропадает, я начинаю еле слышно пищать, запинаясь и забывая слова. Одноклассники сперва морщатся и подаются вперед, пытаясь расслышать что-то, но теряют терпение и начинают переговариваться меж собой. И мне безумно стыдно, что я так бездарно трачу их время. Хочется сказать: «Я не виноват! Учительница не отпустит меня, пока я не дожую эту жвачку! Пожалуйста, еще хоть минуточку, сделайте вид, что внимательно слушаете, и я уйду!»

— Потерпи еще немного, — сказал я.

— Не хочу. Дима, я не хочу!

— Неужели здесь так плохо?

— Здесь прекрасно! — Она повернулась ко мне, и я увидел слезы в ее глазах. — Но я здесь чужая. Я не могу больше так. Сидеть целыми днями взаперти, никого не видя. Ничего не… У меня даже одежды другой нет! Даже белья!

— Я могу купить, что нужно…

Маша перестала сдерживаться. Слезы потекли по щекам.

— Да не нужно мне ничего! — крикнула она и упала ничком на кровать.

Я молча смотрел на ее дрожащие от рыданий плечи и не знал, как поступить. Что я мог ей сказать? Снова и снова повторять, что нужно потерпеть, что это для ее же блага? Она и так это понимала.

— Димка! — Я обернулся и увидел Элеонору. — Ну-ка, подь сюды!

Это было маленькое спасение. Будто учительница машет рукой и разрешает рассказать стихотворение после уроков. Я сделал лишь пару шагов, а потом Эля схватила меня за руку и буквально выволокла за дверь.

— Короче, — шепотом сообщила она мне в кухне. — По-моему, твоя подруга в залете.

— В… Что?

— Ну, так бывает, знаешь. Пестик, тычинка, туда-сюда. Палка, палка, огуречик — вот и вышел человечек.

Я схватился за голову.

— Ты уверена?

— Я ж не гинеколог! — фыркнула Эля. — Просто у нее настроение меняется со скоростью света. Вчера и сегодня утром ее рвало. А еще она постоянно на мои прокладки косится, как голодная, но не просит.

Так страшно мне не было, даже когда Разрушитель угрожал отрезать пальцы. Маша беременна! Что же делать? Как быть? И во всем виноват этот чертов Брик со своей трижды проклятой «Техникой секса»!

— Ублюдок, — прошептал я. — Вот ублюдок!

— Технически — да. — Тон Элеоноры оставался невозмутимым. — Но вы еще можете успеть расписаться.

— А? — повернулся я к ней.

— Ну, это… в ЗАГСе. Тогда ребенок родится в законе, все пучком. А вообще, на будущее, есть такая интересная штуковина — презерватив называется. Папа не рассказывал?

— Это не мой ребенок, — сказал я.

— Вот как? А чей же?

— Одного урода. Который, надеюсь, в ближайшие дни покинет этот мир навсегда.

Элеонора шлепнула меня ладошкой по голове.

— А ты какой-то злобненький стал, Димочка, — констатировала она. — Подрос, что ли? Не вздумай никого убивать! Если тебя еще и посадят, кто будет нашей принцессе десять лет сопли подтирать? Опять все на меня, на мои хрупкие плечики! Ее не жалко — так меня хоть пожалей!