Джон Уиндем - Золотоглазые

Через пять минут они стояли на ступеньках перед домом, наблюдая, как увозят констебля, все еще не пришедшего в себя.

— Кажется, они уничтожили еще одного человека…

После двух рюмок двойного виски взгляд Бернарда потерял загадочность, которая появилась на его лице еще в Киль Мейне. Он пересказал нам разговор между констеблем и Мальчиком. Чуть помолчал, а затем добавил:

— Вы знаете, есть одна из ребяческих черт в Детях, которая поражает меня, — это их неспособность правильно оценивать свою силу. Все, что они делают, преувеличено. Что могло быть прощено в намерениях, становится ужасным при осуществлении. Они хотели проучить сэра Джона, дать понять, что неразумно вмешиваться в их дела, но зашли так далеко, что довели беднягу до состояния безумного страха. Они уничтожают человеческое достоинство, и это напрасно.

Зеллаби спросил своим мягким голосом:

— Не смотрим ли мы на все это со своей точки зрения? Вы, подполковник, говорите «непростительно» и думаете, что они ожидают, что их простят. Но почему? Разве мы заботимся о том, чтобы нас простили волки или шакалы за то, что мы их убиваем? Нет, мы просто обезвреживаем их, когда возникает такая необходимость. Дети раньше нас с вами уяснили, что мы для них опасны. А мы еще нет. Учтите: они намерены выжить, а значит действовать так, как посчитают нужным, без жалости и сомнений.

Он сказал это спокойно и уверенно, как бы внушая слушавшим его. Бернард ответил:

— Конечно, положение изменилось. Если не считать нескольких незначительных инцидентов, они не совершили поступков, способных вызвать у нас желание оказать на них давление. И вдруг следует взрыв многочисленных несчастий. Можете ли вы сказать, с какого времени сложилась подобная ситуация и как: внезапно или постепенно? До случая с Паули ничего подобного не наблюдалось?

— Неприятное и весьма неопределенное положение. И ни единого примера, могущего помочь нам в нашем деле. Во всей нашей литературе инопланетяне показаны неприятными существами, хитрыми и коварными. Вспомните марсиан Уэллса. Их поведение довольно обычно: они просто развернули кампанию с оружием, которое выводило из строя все, что им мешало. Не надо пытаться вернуть свои позиции, а в этом случае…

— Осторожно, дорогой, — сказала его жена.

— Что? А, кофе. А где сахар?

— Слева от тебя.

— О, спасибо. Так на чем я остановился?

— На марсианах Уэллса, — сказал я.

— Да, конечно. Ну, это прототип огромного количества пришельцев. Сверхоружие, с которым борется человек при помощи своего слабого оружия, пока не оказывается спасенным благодаря какой-нибудь случайности. Естественно, в Америке все иначе. Что-то спускается, и кто-то выходит, и, благодаря отличным средствам сообщения, в стране ширится паника от побережья до побережья. Все шоссе из всех городов переполнены, кто убегает, кто улетает — только не Вашингтон. В Вашингтоне наоборот: бесчисленные толпы, насколько хватает глаз, стоят серьезно и молчаливо, лица бледны от напряжения, глаза направлены к Белому дому в то время, как в каком-то Катсхиллсе всеми забытый профессор и его дочь с их преданным молодым ассистентом напрягаются, как повитухи, помогая рождению «детища лаборатории», которое в последние минуты спасет весь мир. Возможно, сообщение о таком вторжении через несколько часов будет встречено со скептицизмом, но позвольте, американцы лучше знают свой народ. А что у нас? Просто еще одна война. Мотивы упрощены, оружие усложнено, но пример тот же, и, как результат, ни один из прогнозов, выводов не оказывается хоть как-нибудь полезным, когда что-то действительно случается.

— Для меня до сих пор проблема: когда понимать вас буквально, а когда в переносном смысле, — сказал я.

— Сейчас можно с уверенностью принимать его буквально.

Зеллаби бросил на подполковника косой взгляд:

— Именно так? Вы даже не против? — спросил он. — Скажите, подполковник, как давно вы приняли эту теорию вторжения?

— Лет восемь назад. А вы?

— Почти тогда же. Может, немного раньше. Мне она не очень-то нравится. Но я принял ее. Не знаю, однако, что принято в официальных кругах. Что вы решили предпринять?

— Мы сделали все возможное, чтобы сохранить их изолированными здесь и проследить за их образованием.

— Прекрасная и полезная вещь, как оказалось. А почему?

— Погодите, — вставил я. — Я снова в затруднении — между буквальным и фигуральным пониманием. Вы что, оба принимаете тот факт, что Дети — это что-то вроде пришельцев. Что они откуда-то извне?

— Видите? — сказал Зеллаби. — Никакой континентальной паники. Просто скептицизм. Говорил я вам?

— Да, мы принимаем, — сказал Бернард. — Это единственная теория, которую в департаменте не надо насаждать, хотя есть лица, которые не принимают ее. Но мы располагаем большими доказательствами, чем мистер Зеллаби.

— Ага! — сказал Зеллаби. — Вот мы и подходим вплотную к загадочному интересу Милитари Интеллидженс ко всему этому делу.

— Теперь не вижу причин, почему бы не открыть его вам. Я знаю, что раньше вы не пытались вмешиваться в наши дела и выспрашивать о наших интересах. Вы, конечно, много думали об этом, но не уверен, что вы нашли разгадку.

— А какова она? — поинтересовался Зеллаби.

— Просто-напросто Мидвич был не единственным местом, где случился Потерянный День. В течение трех недель было зафиксировано еще несколько неопознанных летательных объектов.

— О проклятие! Тщетно, все тщетно! — воскликнул Зеллаби. — И где же тогда остальные группы Детей? Где?

Но Бернард не торопился. Он намеренно спокойно продолжал:

— День имел место в небольшом городке на севере Австралии. Там тоже что-то произошло. Было тридцать три беременности, но по какой-то причине все Дети умерли. Большинство через несколько часов после рождения, другие через неделю. Еще один День был в эскимосском поселке на острове Виктория, севернее Канады. Население скрывает, что произошло, но, вероятно, они был и так разъярены и напуганы появлением малышей, непохожих на них, что погубили их сразу. Во всяком случае, ни один не выжил. И это, между прочим, было время, когда Дети заставили своих мам вернуться в Мидвич. По-видимому, сила внушения развивается, когда Детям уже несколько недель. Еще один День…

Зеллаби поднял руку.

— Постойте, дайте мне самому догадаться. Это где-то за «железным занавесом»?

— Там известны два случая, — подтвердил Бернард. — Один в районе Иркутска, недалеко от монгольской границы. Они решили, что женщины спали с дьяволом и погубили и их и Детей. Другой День произошел совсем на востоке, в местечке Гежинск, в горах к северо-востоку от Охотска. Могут быть и другие случаи, о которых мы не слышали. Совершенно точно, что это случилось где-то в Африке и Южной Америке, но проверить это трудно. Население очень скрытное. Есть даже предположение, что какая-нибудь деревня потеряла День и даже не знала об этом, — в таком случае Дети будут еще большей загадкой. В большинстве случаев, о которых мы знаем, Детей считали уродами и убивали, но мы подозреваем, что в некоторых местах их спрятали…