Рене Баржавель - В глубь времен

Вы — детство человечества, вы — новые, чистые, вы — неизрасходованные, не уставшие, не разорванные, не подорванные, не изможденные, вы… Разве есть то, что вы с вашим разумом не могли бы сделать?

В течение этих долгих недель ты слышала в одном ухе фразы на незнакомом языке с утра до вечера, каждый день, пока ты не спала и даже когда спала, потому что слова, которые я тебе говорил, были просто способом быть с тобой, быть ближе к тебе, моя любовь, моя любимая.

А в другом ухе раздавались те же фразы, но переведенные на язык гонда, и смысл этих слов ты улавливала, как только они достигали твоего слуха, и твой восхитительный разум, сознательный или бессознательный, я не знаю, сравнивал, классифицировал, переводил, понимал.

Ты меня понимала.

Я тоже, я тоже, любовь моя, я понял, я знал…

Ты принадлежишь Пайкану…

Люкос закончил работу. Переводчик проглотила, ассимилировала и перевела на семнадцать языков текст Трактата Зорана. Но, послушная командам Люкоса, по решению Совета, она пока сохраняла переводы в своей памяти, чтобы записать их, отпечатать и распространить немного позже, когда ее об этом попросят. Она только записала на магнитную ленту перевод на английский и французский. Фильмы ожидали в шкафу момента, когда их начнут транслировать на весь Земной шар.

Время приближалось. Журналисты попросили провести экскурсию по Переводчику, чтобы описать потом читателям и слушателям чудо, которое расшифровало самые древние секреты человеческого знания. В отсутствие Люкоса, который вместе с Хой То продолжал фотографировать в Яйце выгравированные тексты, его помощник, инженер Мурад, провел их в недра машины. Гувер вызвался сопровождать их, а Леонова сопровождала Гувера. Иногда он брал ее малюсенькую руку в свою, или же она сама цеплялась своими хрупкими пальцами за его огромные ладони. Как два влюбленных гонда, не обращая ни на кого внимания, рука об руку они двигались вдоль залов и коридоров Переводчика.

— Вот приспособление, которое позволяет записать изображение на пленку. На этом экране появляются строчки текста. Телекамера их видит, анализирует и преобразует электромагнитные сигналы, которые записывает на пленку. Это очень просто, это старая система магнитофонов, — пояснял Мурад. — Сложнее способ, которым пользуется Переводчик, чтобы высвечивать строчки текста. Это…

Мурад говорил только по-турецки и по-японски, и Гувер раздал журналистам ушные передатчики, чтобы каждый мог слышать объяснение на своем языке. И Луи Девиль услышал по-французски: "…это …дерьмо! Что это такое?"

На одну сотую долю секунды он восхитился такими мощными познаниями Переводчика и пообещал себе выяснить у Мурада, как звучит соответствующий турецкий термин. Он должен был быть звучным и впечатляющим. Но в следующую секунду он уже не думал об этих глупостях. Он увидел, как Мурад что-то шептал на ухо Гуверу, Гувер сделал ему знак, который он не понял, а Мурад дернул Гувера за рукав и показал ему что-то сзади записывающей камеры. Что-то, что Гувер понял сразу, а журналисты, которые смотрели туда одновременно с ним, не понимали.

Гувер повернулся к ним:

— Господа, мне нужно поговорить с глазу на глаз с инженером Мурадом. Я могу это сделать только с помощью Переводчика. Я бы не хотел, чтобы вы слышали нашу беседу. Прошу вас снять ваши слуховые аппараты и выйти, если это не составит вам труда.

Послышались протесты, и разразилась словесная буря, лексика которой была преимущественно позаимствована из слэнга. Обрубить источник информации именно в такой момент, когда она могла стать сенсационной? Не может быть и речи! Ни за что на свете! За кого их принимают?

Гувер стал фиолетовым от гнева. Он завопил:

— Я из-за вас теряю время! Каждая секунда имеет, может быть, фантастическую важность! Если вы будете продолжать сопротивляться, я возьму вас в охапку, брошу в самолет и пошлю всех к черту, в Сидней! Дайте мне это! — он протянул руку. Даже в том состоянии, в котором они находились, журналисты все же поняли, что дело было серьезным. — Я вам обещаю все рассказать, как только сам во всем разберусь.

Они все прошли мимо него и сложили на его широкую ладонь еще теплые слуховые аппараты. Леонова закрыла дверь за последним и быстро вернулась к Гуверу:

— Что? Что происходит?

Двое мужчин уже склонились над внутренностями камеры и быстро обсуждали что-то на своем техническом языке.

— Вы видите этот шнур, — сказал Гувер, — это не от камеры, его кто-то присоединил!..

Приклеенный к шнуру аппарата, таинственный кабель переплетался с ним и входил в отверстие в металлическом корпусе. Мурад мгновенно отвинтил болты и вытащил алюминиевую полированную пластину. Внутренности аппарата скрывали чемодан средних размеров из обыкновенного кожзаменителя табачного цвета. Шнур входил в него, затем выходил, резко поднимался сквозь потолок, подсоединяясь, без сомнения, к какому-то металлическому внешнему предмету.

— Что это? — снова спросила Леонова, сожалея о том, что она всего лишь антрополог.

— Передатчик.

Гувер уже открывал чемодан. В нем находился восхитительный аппарат из проводков, трубочек и полупроводников. Это был не обыкновенный радиопередатчик, а настоящая передающая телестанция, миниатюрный шедевр. Гувер сразу узнал японские, чешские, немецкие, американские, французские детали. Человек, создавший передатчик, был гением.

Передатчик не был подключен в общую электрическую цепь. Необходимую энергию ему давали батарейки и трансформатор. Это ограничивало срок его работы и дальность передачи. Он мог передавать не более чем на тысячу километров.

Гувер быстро объяснил все это Леоновой. Он проверил батарейку. Она оказалась практически полностью использована. Передатчик работал уже давно. Без сомнения, он уже передал на приемник, находившийся где-то на континенте или где-то рядом с его берегами, изображение английского и французского переводов.

Абсурд. Зачем подпольно доставать переводы, если через несколько часов они пойдут на весь Земной шар?

Единственный логичный ответ был страшен: какая-то группа людей или какое-то государство стремилось получить в исключительную собственность Уравнение Зорана. Только в этом случае возникала необходимость помешать распространению Трактата всемирных законов. Они установили передатчик и послали изображение в неизвестном направлении. Далее неизбежно должно было последовать:

уничтожение магнитных лент, на которых были записаны эти изображения,

уничтожение оригинальных записей, на которых был зафиксирован выгравированный текст,

уничтожение самого выгравированного текста, уничтожение памяти Переводчика, которая сохраняла их на семнадцати языках, и убийство Кобана .