Михаил Белов - Восьмая тайна моря

Суровягин взял Щербакова под руку:

— Познакомь меня с Рутковской.

Щербаков высвободил руку и внимательно посмотрел на Суровягина:

— Нравится?

— Разве такая девушка может не нравиться? — засмеялся Суровягин.

— Она давно… занята. Время потеряете.

— Это неважно, — ответил Суровягин. — Познакомите?

— Пойдемте, — мрачно ответил Щербаков. — Теперь все равно.

Что «все равно», Парыгин так и не понял. Он прошел в соседнюю комнату, откуда слышались звуки радиолы. За столом о чем-то спорили. Кружилось несколько пар. У окна стояла девушка, одетая в скромное узкое платье. На ногах — простые босоножки.

Он подошел к ней:

— Разрешите закурить?

— Но почему вы об этом спрашиваете у меня? — Девушка обернулась, к Максиму. — Вы бы лучше пригласили на танец. Она засмеялась.

— Охотно, — ответил Парыгин.

Они вошли в круг танцующих.

Потом худощавый черноволосый парень читал стихи. Голос у него был глуховатый, но приятный, читал он с душой:

Юноше дружно хлопали. Он прочитал еще неслолько стихотворений. Кто-то поставил новую пластинку. Липси. Красивый танец. Опять закружились пары…

В стороне вполголоса разговаривали Панна Лобачева и Таня Чигорина.

— Тебе нравится наш доблестный флот? — Панна кивнула на Парыгина.

— Видный парень.

Высокий, широкоплечий, с одухотворенным лицом, Парыгин невольно приковывал глаза людей и заставлял их думать: «Какое хорошее лицо. Кто он?»

— Не красней, Таня, — засмеялась Панна. — Да, а почему ушел Олег? И не попрощался.

— Какой Олег? — Таня внимательно посмотрела на подругу.

— Ну, Щербаков. Высокий такой…

— Не знаю такого.

К ним подошла Рутковская, за ней шел Суровягин.

— Панна, где Олег? — спросила Аня.

— Ушел.

— Мне пора, — сказала Таня. — Завтра куча дел.

— Оставайся, — Панна умоляюще посмотрела на подругу. — У нас все в разъезде. Я одна дома.

— Не могу. Как-нибудь перед отъездом забегу. Лучше, если ты приедешь к нам на острова. Свежим ветром подышишь… Да и пора тебе менять галс, Панна.

Парыгин догнал Таню в парке. Они пошли рядом. Город засыпал. Навстречу двигались редкие прохожие. Теплый ветер гнал ночь перед собой. Парыгин взял Таню под руку.

— Вы долго будете молчать? — спросила она.

— Думаю.

— И это вежливо?

— Говорят, что девушку при первой встрече следует заговорить: расспрашивать о новых кинокартинах, прочитанных книгах, быть умным и эрудированным, болтать обо всем и ни о чем. Только об одном запрещается говорить — о том, что девушка, с которой ты идешь, очень и очень тебе нравится. Я молчу, потому что чувствую тепло вашей руки, молчу потому, что это наша первая и последняя встреча.

— В первый и последний раз?

— Вы — приезжая. Я — моряк.

Она засмеялась легко и беззаботно. Они вошли в сквер перед гостиницей и сели на скамейку. Таня глубоко вздохнула:

— Какой чудесный воздух. Пахнет сиренью.

— И морем, — добавил Парыгин.

Шумели деревья. Их кроны терялись во мгле. Ночные бабочки вылетали из липовой листвы и кружились вокруг фонарей. Гасли огни в окнах гостиницы.

— О чем вы думаете? — спросил Парыгин, закуривая.

Таня повернула лицо. Свет фонаря отражался в ее широко открытых глазах. Она, улыбаясь, смотрела на Парыгина, но, казалось, ничего не видела: взгляд скользил мимо, туда, где беспокойно дышал океан.

Но вот девушка внезапно поднялась, достала из сумочки листочек бумаги, что-то написала и сунула записку ему в руки:

— Спасибо, что проводили.

Максим глядел ей вслед, пока она не скрылась за массивной дверью гостиницы. Потом развернул записку. Там был номер телефона. Больше ничего. Начинался дождь. Максим поспешил к себе.

Щербаков спустился с крыльца, расстегнул ворот и глубоко вздохнул. Слегка кружилась голова.

— Все, — громко сказал он и быстро двинулся вперед.

На лестнице, ведущей на городской пляж, остановился в нерешительности, потом, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, побежал к бухте. Искупавшись, он сделал несколько резких гимнастических упражнений, оделся и пошел назад. Поравнявшись с лесенкой к особняку Лобачевых, Щербаков замедлил шаг, но махнул рукой и решительно пошел в город.

Неделю назад Щербаков договорился с Аней Рутковской, что возьмет отпуск и они вместе полетят в Москву, В порту была горячая пора, ему не сразу дали расчет. Пришлось сходить в комитет профсоюза. Сегодня, получив наконец все, что требовалось, он на седьмом небе от радости побежал к Ане. Ее дома не оказалось. Битый час он просидел в скверике перед домом, рисуя в воображении радужные картины совместного путешествия. Она приехала на такси в третьем часу. Ее сопровождал Горцев. Он вышел из машины и несколько минут что-то горячо доказывал Ане. Она кивала головой. Горцев снова сел в такси. Машина скрылась за поворотом улицы. Щербаков недолюбливал Горцева и даже ревновал его к Ане. Но она быстро обезоруживала Олега: что-что, а это она умела делать.

Щербаков догнал Аню у подъезда.

— Вот отпускные, завтра едем, — с радостным возбуждением сказал он.

— Куда едем, Олег? — она подняла на него удивленные глаза.

— Мы же договорились, Аня. Я взял отпуск.

— Не могу, Олег. Никак не могу. Прокатись один.

Щербаков растерялся. Но он сознавал: он больше не потерпит того, чтобы она и впредь вращалась в обществе торцевых. Он должен спасти любимую, даже вопреки ее воле. И Щербаков продолжал настойчиво допытываться, почему она изменила свое решение.

— Ну, не могу, милый. Не могу.

У него, очевидно, было очень обиженное лицо. Она засмеялась и, взяв Олега за руки, сказала:

— Пошли ко мне. Новые пластинки получила.

Как всегда, он не устоял и готов был последовать за ней. В это время около них затормозила открытая «Волга». Аню позвал неизвестный Олегу моряк торгового флота. Щербаков пошел прочь.

— Олежка, ты куда? Вернись!..

А Олежка через полчаса сидел в ресторане. Здесь он вспомнил, что у Лобачевой на сегодня назначен вечер.

Странно, ему опять захотелось увидеть Рутковскую.

Он пошел к Лобачевой. Аня несколько раз подходила к нему. Он делал вид, что не замечает ее, но избежать разговора не удалось.

— Олег, — сказала она. — Не надо…

Он пожал плечами.

— Между нами, по-моему, все кончено. Ты сделала выбор. Что ты хочешь от меня?

Она некоторое время разглядывала его.

— Что же особенного произошло?

Он опешил.

— Как что? Нельзя так жить: и я и этот… Горцев.

Она прошептала: