Наталья Никитина - Полтора килограмма

кажется мрачным и заброшенным, словно здание тоже пребывает в трауре по покинувшему его хозяину.

Тягостно сжалось сердце, как будто на него положили шероховатый холодный камень.

Несколько раз я проехал туда и обратно мимо дома, высматривая, не находится ли он под

наблюдением. Хотя если Броуди установил камеры, то тут попадется любой. Сердце под футболкой билось

так, словно хотело тоже выглянуть и посмотреть на родные стены и белые фигуры ангелов над широким

полукруглым балконом, подпираемым массивными колоннами.

Я подъехал к воротам и заглушил двигатель. Винчи с грозным лаем выбежал из дома и кинулся ко

мне.

– Винчи, дружище, привет! Ты меня теперь не узнаешь, – с болью в голосе произнес я, держась

руками за кованое литье ворот. Пес вдруг радостно заскулил и принялся лапами скрести по металлу, пытаясь

вырваться ко мне.

На пороге дома появился Патрик. Он очень похудел, осунулся, а седина с висков перебралась и на

бережно уложенную челку. Его всегда по-мальчишески худощавая фигура ссутулилась, а волосы поредели.

Но это был мой Патрик, такой родной, что я, позабыв обо всем, улыбался ему глупой и счастливой улыбкой.

– Винчи, ко мне, – прикрикнул дворецкий.

Пес суетливо кинулся к ногам Патрика, выписывая хвостом такие кренделя, от которых заносило все

тело из стороны в сторону. Выполнив свой танец, Винчи с радостным лаем кинулся обратно к воротам и

принялся с удвоенной силой когтями скрести металл.

– Здравствуйте, – крикнул я.

– Добрый день. Чем могу помочь? – обратился ко мне Патрик, добродушно улыбаясь анемичными

губами.

– Слышал: этот дом продается?

– Да.

– Можно его осмотреть?

– Конечно.

Старик открыл засов, и пес вырвался ко мне. Он подпрыгивал, норовя лизнуть в лицо, его счастливый

визг разносился по всей округе. Я присел, подставляя щеки алому теплому языку. Обеими руками чесал его

бока и шею, зарываясь пальцами в густую рыжую шерсть.

– Ну ладно, хватит, Винчи, хороший пес.

Патрик с тревогой наблюдал за происходящим.

– Откуда вы знаете кличку собаки?

– Вы сами его так назвали, когда вышли из дома. Да вы не удивляйтесь: меня все собаки любят, —

отмахнулся я, видя смятение в глазах Патрика. – А вы хозяин дома?

– Нет, я дворецкий. Следуйте за мной.

Мы вошли в холл. Там всё было так же, как и в последний мой день, – идеальная чистота и порядок.

Это, безусловно, заслуга дворецкого. А он максимальный аккуратист, зависимый от расположения вещей и

требующий соблюдения порядка во всём.

Дверь на террасу была открыта, и я сразу направился туда. Хотелось опуститься в свое кресло и

замереть, отдыхая взглядом на поверхности океана. Но вместо этого подошел к перилам и, облокотившись

на них, принялся рассматривать бассейн, расположенный внизу, и клумбы с цветами. Я понимал, что, как

покупатель, должен что-то спрашивать, однако в висках пульсировал неистовый восторг от одного

присутствия здесь. С блаженной улыбкой на лице я задавал вопросы о длине бассейна, площади сада и

дома.

Я ходил по комнатам. Нестерпимо захотелось остаться здесь и никуда больше не уезжать. Провести в

родных стенах хотя бы один вечер, послушать песню притихшего дома: как тикают часы, потрескивают

дрова в камине, ветер воет в трубе. Двойные стеклянные двери были распахнуты, за ними виднелась зона,

отведенная для завтрака, задумчиво расположенная в стороне от основных комнат. Как много газет было

здесь прочитано! Я невольно вздохнул.

Мы вошли в погреб, где ждали своего часа сотни бутылок коллекционного вина. Неудержимо

хотелось прихватить с собой хотя бы одну.

– Дом продается вместе с коллекцией вин?

– Да, сэр.

– А могу я сейчас приобрести пару бутылок?

– Боюсь, что буду вынужден вам отказать, – виновато развел руками Патрик. – Я не ориентируюсь в

их стоимости. Да и сын хозяина не оставлял никаких распоряжений на этот счет.

– Жаль, – искренне огорчился я.

Мы поднялись в гостиную. Взгляд споткнулся об импровизированный алтарь, о котором рассказывал

Джим. В зале над камином полукругом стояли три мох портрета. Перед ними горела свеча, стоял стакан с

113

виски и блюдце с кусочком лазаньи. Винчи неотступно следовал за мной из комнаты в комнату. Его нос

почти касался моих ног, настолько близко он держался.

Я подошел к алтарю. Патрик заметно занервничал.

– Кто это? – спросил я.

– Хозяин дома, – сухо ответил дворецкий.

– Он умер?

– Да.

Выцветшие глаза дворецкого смотрели на меня с пронзительностью, в которой отражалась и боль, и

тревога, что этот человек может купить дом. Его, Патрика, дом! И отнять тем самым его кров и

воспоминания. Именно так я расценил выражение его глаз.

Мы вошли в столовую. Из кухни навстречу вышла Даниэла. Ее пышность опала, щеки обвисли, но в

глазах жила всё та же любовь к окружающему миру. Я попытался напроситься на обед:

– Добрый день, мэм! Изумительный аромат доносится с вашей кухни!

– Здравствуйте, – она слегка поклонилась и со свойственным ей смущением добавила:

– Это кролик, томленый с прованскими травами в белом вине, сэр.

Я с живописным восторгом закатил к потолку глаза и сглотнул слюну. Даниэла обожала людей с

хорошим аппетитом. Осталось добиться расположения хмурого Патрика.

– Пообедайте с нами, – неуверенно предложила Даниэла, – с мольбой в глазах глядя на супруга. —

У нас так редко бывают гости.

– С удовольствием, – обрадовался я, чувствуя, как желудок сводит от голода.

Патрик лишь вытянул побелевшие губы в ниточку и учтиво отодвинул стул. В их союзе всегда

безоговорочно лидировала по южному темпераментная Даниэла. Патрику же было свойственно теряться,

когда требовалось принять важное решение, поэтому в их дружной семье его вполне устраивала роль

второго плана.

Даниэла подала горячее, и мы принялись за трапезу. Я не жалел восторженных эпитетов в адрес

мастера этого кулинарного шедевра. Мне всегда нравилось наблюдать, как мило краснеет Даниэла от моих

комплиментов. Патрик, как всегда, оставался чопорно молчалив. Его глаза пытливо изучали меня, мои

жесты, взгляд словно пробирался под самую кожу. Я слегка нервничал и поэтому зачем-то изображал

наигранную беспечность. На протяжении всего обеда Винчи лежал у моих ног, положив голову на кроссовок.

Патрик то и дело бросал на пса тревожный взгляд своих выцветших глаз. Поведение животного его явно

беспокоило и вызывало массу вопросов, на которые старик суетливо пытался найти ответ. За всё время

обеда он не проронил ни слова, был рассеян, суетлив и подозрителен. Даниэла, напротив, с удовольствием