Александр Полещук - Великое Делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и Альмы, которая была собакой

Мы отошли довольно далеко от дома и очутились на берегу старого, заброшенного канала. Я прикрепил к ошейнику Альмы аппарат Фрезера. В- динамике раздавался спокойный шум. Подошли к старинному каменному спуску с чугунными затейливыми перилами. Туман закрывал палубу большой баржи и медленно плыл над зеркальной поверхностью .неподвижной воды. Альма уселась на площадке, а в это время на нижней ступеньке лестницы, у самой воды, показалась большая желтая кошка. Альма вскочила, натянула поводок и, не сводя с нее глаз, громко сказала: «КЭТЦ». Да, да, так и сказала!.. Я обомлел… У меня в кармане был кусок сахара, я дал его Альме, и она, разгрызая его, снова громко произнесла: «КЭТЦ»…

К моему великому сожалению, я не смог принять участие в новых опытах: меня вызвали в Брюссель для консультации. Вернувшись домой, я услышал ребячьи голоса. Они доносились из лаборатории Годара. Ребят было никак не меньше целого класса: в передней я увидел горку аккуратно сложенных ранцев и новеньких католических молитвенников, розданных по случаю окончания учебного года. Я осторожно подошел к двери. Ребята сидели вокруг Альмы, которая стояла на столе, и… разговаривали с ней! И ребята и Альма чрезвычайно серьезно относились к своему занятию, а Жак, отозвав меня в угол, сказал, что Альма делает поразительные успехи. Я слышал ее голос. Она говорила медленно, односложно, искажая слова, но все же говорила!

Счастливые месяцы! Мы много работали, вместе отдыхали, путешествовали. Годар покорил меня и Фрезера своей мечтательностью, незлобивостью и трудолюбием, глубоким интересом ко всему, что как-то было связано с жизнью, с ее законами, ее тайнами… Но иногда он запирался в своей комнате и писал какие-то длинные письма. Мы знали, что у Годара неприятности, но он не делился с нами.

Однажды к нам пришел одетый во все черное человек. Каждый его жест- выдавал в нем священнослужителя. Он был красив, этот священник, очень красив и, по-видимому, умен. Посетитель говорил только по-немецки. И Фрезер, привыкший к фламандскому наречию, не сразу его понял. Назвавшись другом Годара, который уехал куда-то с утра, он спросил о его здоровье и занятиях. Я открыл было рот, чтобы сделать Годару вполне заслуженный комплимент как замечательному экспериментатору, но Фрезер пребольно наступил мне на ногу.

— Годар должен прийти с минуты на минуту,- сказал он.- Вы поговорите с ним сами…

— С минуты на минуту? — переспросил человек в черном и улыбнулся.

Я долго думал об этой, улыбке, она и сейчас у меня перед глазами.

Годар не вернулся. Человек с умом ученого, с лицом аскета, с душой ребенка исчез бесследно.

За этим последовали печальные, страшные события. Развязка их скрыта от меня.

Фрезер взял Альму и выехал с ней на поиски Годара. Я не находил себе места. Глубокой ночью меня разбудили. Принесли телеграмму. «Приезжайте Марбург, несчастный случай Рене Годаром. Вас встретят».

Все формальности мне удалось закончить на следующий день. Фрезер еще не вернулся. Я оставил ему письмо и уехал.

Я не доехал до Марбурга. Меня встретили раньше, во время пересадки во Франкфурте. Встретили корректные и подтянутые, с военной выправкой господа, подхватили мой небольшой багаж и, объяснив, что они посланы Годаром, повели меня к большой светлой машине.

— Годар очень плох,- сказал один из них,- нужно спешить…

Машина шла на большой скорости. Я выглянул из машины: сзади и по бокам за нами следовали два небольших, но, видимо, мощных автомобиля, похожих на черных желтоглазых котов…

Вежливость и корректность моих провожатых исчезли, как только машина въехала в узкий дворик, окруженный высокой бетонной стеной.

Во дворе стоял большой дом старинной постройки. Меня проводили в узкую келью.

Дверь за мной захлопнулась. Окованная дверь; окно на такой высоте, что когда я стал на узкий стол, то не смог дотянуться до толстой решетки; железная койка… Тюрьма? Монашеская келья? На столе лежала стопка бумаги; легкая пластмассовая чернильница привинчена к доскам. При свете маленькой лампочки, висящей под потолком, я внимательно просмотрел листы бумаги. Они были пронумерованы водяными знаками.

Так в двадцатом веке я оказался в положении средневекового алхимика, похищенного владетельным князем. От меня, вероятно, потребуют моих знаний, моего умения. Но неужели они думают, что меня можно заставить? Но кто они?

Вечером меня перегнали, как перегоняют скот, из помещения в помещение. Вдоль стен коридора шпалерами выстроились мордастые молодые попы. Теперь я уже не сомневался, что нахожусь в руках какой-то католической конгрегации.

Из большой и светлой комнаты с тяжелыми решетками на окнах я прошел в еще большую. Это была лаборатория. Какое-то странное чувство появилось у меня, когда я окинул ее взглядом. Ну конечно, это же моя домашняя лаборатория! Все было скопировано с невероятной тщательностью: так же расположен вытяжной шкаф, такой же формы высокая табуретка, сидя на которой я титровал… Я зажег спичку и поднес ее к газовой горелке; короткий хлопок — и она зажглась ровным пламенем.

За шумом горелки я не услышал шагов. Я поднял голову-передо мной стоял Фрезер. Жак Фрезер, растерянный и удивленный, непонимающе всматривался в мое лицо, а у двери чинно сидела Альма и, переминаясь с лапы на лапу, тихо повизгивала.

— Карл,- сказал Фрезер,- что ты тут делаешь? Где Годар?

— Кто звал тебя? Зачем ты здесь?

— Где Годар, что с ним?

— Годар? Кто знает, куда они упрятали его! Как ты сюда попал?

— Я получил твою телеграмму, Карл. Вот она…- И он протянул мне листок: «Приезжайте немедленно, нашел Годара. Карл».

— Ну что ж,- сказал я,- тебя и меня завлекли в ловушку. Возможно, и Годара тоже.

Я почувствовал облегчение: со мной был Жак. Но нас по-прежнему окружала неизвестность. Для чего понадобилось все это? Где Рене?

Ровно в 12 часов нам позволили выходить во двор. Старинный парк раскинулся у стен монастыря. Вдоль ограды была расставлена вооруженная охрана, на высокой, похожей на курятник вышке стоял часовой с пулеметом.

Неожиданно нас выручила Альма. К счастью, мы вели ее обучение на фламандском языке, родственном немецкому, и Альма усвоила сотню-другую простейших немецких слов. К тому времени она умела точно подражать звукам речи и, что всего удивительнее, точно передавать то, что слышала, даже если всего и не понимала. Она-то и приносила нам новости.

Альму беспрепятственно пропускали везде. Как-то ее долго не было. Вернулась она очень возбужденная. И едва Фрезер вынул из кармана аппарат и подключил его контакты к ошейнику, как она быстро заговорила: