Геннадий Емельянов - Истины на камне

— Я жду! Где ваш воин?

— Он здесь!

Наконец-то я увидел своего противника, он прятался в яме среди старцев и выскочил оттуда, как пробка из бутылки. Это был дюжий малый и, похоже, другой расы: кожа его была светлей, чем у деревенских, голова — котлом и широкое лицо свирепо расписано. На шее богатыря болталось ожерелье из корней какого-то растения, в правой руке он держал шишковатую палицу. Я сразу определил, что этот малый, несмотря на свирепый вид, ребенок передо мной, он слаб и медлителен, вдобавок боится меня.

— Не трогай ожерелье! — шепнул Скала. — Оно ядовито.

Сквозь ярко-зеленую с черным раскраску глядели на меня незлые карие глаза.

— Старик, что будет с вашим удальцом, если он будет повержен?

— Мы прогоним его прочь!

Что ж, приемлемо.

Воин шел на меня сторожко и пыхтел, наливаясь яростью. Так он обучен устрашать. По всем правилам у меня сейчас должны затрястись поджилки, но я смеялся и ласково манил удальца к себе. Жест дразнил его, он отвел правое плечо, и палица со свистом полетела в мою голову, я перехватил ее в воздухе и запустил с озорной силой в сторону деревни, она промчалась над головами изумленной галерки и ударилась о столб, державший маковицу с дозорными и Пророком. Столб качнулся, из маковицы кто-то вывалился, слышно ударившись о листья стены. Наступила мертвая тишина.

— Эй, подайте парню оружие! — приказал я.

Супротивнику моему принесли копье, и оно, перехваченное на лету, ударилось о столб вскользь, отскочило прочь с гулом и воткнулось в песок, покачиваясь. Публика застонала, старики ужали в яму свои лысые головы. Одним прыжком одолел я метры, разделяющие нас, схватил удальца за ноги, согнул дугой, побежал с ношей в сторону ямы, остановился на ее краю, заметив мимоходом, что почтенная элита лежит на дне пластом. Я пробежал по твердым, как доски, спинам и посадил задом славного рыцаря на яйцо киня. Не посадил, а воткнул. Скорлупа лопнула, лицо мое окропило липкой жижей, следом со змеиным шипением ударил в нос такой гнилой дух, что я еле устоял на ногах и, стараясь дышать реже, кинулся назад быстрее лани. «Яйцо-то тухлое!»

Скала на взгорке дрыгался, будто его поставили на красные уголья — он торжествовал, пил полным горлом сладкое вино победы, но пил он его недолго: как только до брата моего докатился дух тухлого яйца, он захлопнул рот со звуком, какой издает камень, упавший в воду, изумленно глянул на меня и с раздирающим сердце воем кинулся в сторону танкетки, отбрасывая ногами струйки песка. На его шее болтался «лингвист». «Расколотит аппарат! — загоревал я. Обязательно ведь расколотит!»

— Эй, попридержись, дорогой!

Скала не слышал меня и скрылся в кустах. Я пересилил себя и досмотрел происходящее до конца.

Корзина шевелилась, будто живая, и упала в яму, оттуда тараканами поползли старики, народ у деревни смело единым махом — зрители рекой втекли в ворота, листья на стенах возделись и упали на перекладины, городище опять закрылось шапкой, готовое стойко встретить бедствие. Старики шевелили острыми лопатками — ползли домой, втыкаясь головами в Отраву, чтобы отдышаться; малое время спустя из яйца вылез облепленный скорлупой силач. Невезучему молодцу суждена была горькая доля изгоя. Он спотыкаясь поплелся куда глаза глядят, наобум позор народа, его бесславье. Я показал страдальцу путь к реке;

— Тебе срочно надобно отмыться, уважаемый!

Силач вдруг остановился и робко оскалился: давай, мол, если хочешь, сразимся еще? Я, сглатывая тошноту, тумаками погнал этого недотепу к воде и приказал танкетке поспешать за нами.

— Как тебя зовут? — Я искупался и лежал на поляне, подстелив под себя одежду; здешняя трава была тверда и упруга, как проволока.

Силач, с которым я час назад состязался в удали молодецкой, сидел в речке, из воды торчала лишь большая его голова. На толстых щеках героя смешались краски, и лицо потеряло свирепость — парень казался даже каким-то домашним, похожим на повара или на доброго родственника. Скала сидел на корточках у бровки берега и наблюдал с любопытством за соплеменником.

— Как тебя зовут? — повторил Скала. — Хозяин спрашивает.

Увалень молчал, он не смирился с позором и страдал, униженный. Что ж, я ему даже сочувствовал.

Скала покачал головой со снисходительной укоризной:

— Он дурак, Хозяин. Сильный, а дурак. Старики отбирают дураков. А где ты жил, толстый? Я не знаю, где вы живете. И никто не знает, где живет племя дураков.

Брат мой, я заметил сразу, испытывал нечто вроде ревности к богатырю, он ему не приглянулся с первого взгляда.

— Дай ему мыла, Скала.

— Не дам я ему мыла, самим не хватит.

— Хватит.

— Не хватит!

Пока мы пререкались, силач вылез на берег, медленно разгребая коленями тугую струю, ни с того ни с сего схватил Скалу за горло и начал душить, пригибая. Брат мой захрипел, глаза его округлились, и в них был ужас. Я ударил силача кулаком по затылку, поднял его и бросил (это было уже лишним). Обмягшее тело покатилось вдоль берега. Укатилось оно далеко, ударившись о песок с хлюпающим звуком. Меня окатило жаром от мысли, что совершено убийство и что душа мол осквернена до конце дней. «Неужели я способен убить?!» Скала повалился на колени, держась руками за горло. Ему было туго. Я осторожно пошел вдоль среза воды, присел возле бездыханного тела. Силач лежал, раскинув руки, на его губах пузырилась пена, лоб пожелтел. Я пощупал пульс, он пробивался редко и едва различимо. «Вот хорошо! Груз ты великий снял с меня, парень! Очухаешься, ты крепкий. А зачем такой коварный и нечестный, парень?»

В нашу сторону, пьяно качаясь, шел Скала и волочил по песку копье.

— Куда?

— Я добью дурака, Хозяин?

— Нет.

— Почему?

— Все люди — братья, друг мой.

— Ты тоже дурак, Хозяин!

— У тебя разве нет друзей, Скала?

— Есть.

— Пусть и этот, — я показал на бездыханное тело, — будет тебе другом. Потерпи.

— Я добью его!

— Ты хочешь лечь рядом с ним?

— А ты разве бросишь меня так же, как и его?

— Я брошу тебя дальше, потому что ты хочешь убить беззащитного!

Скала с опущенной головой вернулся к танкетке и подчеркнуто аккуратно прислонил к ее гусеницам свое копье.

— Ты воин, Пришелец. Ты имеешь каменное сердце, как подобает воину, и я тебя боюсь. Все будут тебя бояться. Силе твоей нет предела, отвага твоя простирается неохватно, ты бросаешь удальцов, будто мелкие камни, тебе суждено властвовать даже без помощи твоего дома под названием Мозг. Я повинуюсь и принадлежу тебе.

— Примем к сведению, друг мой, и давай обедать.

Мы обедали, когда силач зашевелился — он пытался подняться, ноги его подламывались. Наконец упрямец одолел себя и, спотыкаясь, стал удаляться вдоль реки, все убыстряя шаг, потом припустил бегом и скрылся в темпом кустарнике.