Виталий Полищук - Незримое, или Война в иномирье. Монасюк А. В.: Из хроник жизни – удивительной и многообразной. Книга вторая

Они ехали уже почти час, и не встретили ни одного человека близ обочины с расстегнутыми или спущенными штанами.

Мысль об этом заставила Монасюка улыбнуться – может быть, впервые за два дня. «Получается, что у них тут нет засранцев и ссыкунов – все достались на нашу российскую бедную голову», – подумал он, и эта мысль его очень развеселила.

Услышав, что мрачный пассажир подал голос, водитель – пожилой американец в широкополой шляпе, полуобернувшись, сказал:

– Через пятнадцать минут приедем, мистер, через пару миль – Фримен, а там до фермы Бейтсов рукой подать!

Джереми с Саймоном встретили его радушно.

Вообще если сравнивать Бейтса и, скажем, Сото, сравнение будет в пользу Бейтса – он был душевнее, и, если можно так сказать о «капиталистической акуле» – человечнее, что ли. Это, судя по всему, было семейным, поэтому и брат, и племянник были, что называется, хорошими ребятами.

Поздоровались. Посидели на веранде, поужинали. А утром, на берегу реки, состоялся разговор, из-за которого приехал Монасюк.

Саймон начал его первым.

– Дядя Анатоль, мне нужен ваш совет, – сказал он.

– Спрашивай, Саймон, если смогу – помогу – так говорят у нас в России.

– Скажите, вам было трудно, ну, все сразу поменять?

– Ты имеешь в виду, очевидно, переезд из России в Европу? То есть – поменять жизнь?

– Да!

– Видишь ли, сынок, так получилось, что я сам-то ничего не менял. Меня как бы взяли за шиворот – и я оглянуться не успел, как из сибирского пенсионера стал миллионером.

И тут же меня так нагрузили проблемами, Саймон, что вот уже полгода мне даже подумать некогда об изменениях в моей жизни. Хочешь верь, хочешь – не верь, но у меня такое ощущение, что я всегда жил так, как живу сейчас!

Саймон задумался. Потом сказал:

– Тогда, наверное, вы не сможете мне ничего посоветовать.

Монасюк встал с бережка, отряхнул сзади джинсы и прогнулся назад. Потом подошел и присел рядом с Саймоном на корточки.

– У нас говорят – не попробуешь – не узнаешь. Ты говори, а там мы с тобой решим, могу я помочь или не могу…

– Да в общем-то все просто. Мне нравится наша с папой жизнь. Наша ферма, наш Фримен… Вот эта речка, запах земли весной, запах травы… я не знаю, как сказать…

– Я понял тебе, – сказал Анатолий, положив руку на голову мальчика.

– Но дядя Гил хочет, чтобы я переехал в большой город, закончил университет и заменил его, когда он совсем состарится, он не хочет, чтобы его компания распалась или досталась чужим людям…

И он, и папа говорят, что есть такое слово «надо».

Я понимаю. Но мне так не хочется уезжать отсюда… И я никак не могу решить, что делать.

Монасюк задумался. Перед мысленным взором промелькнула его жизнь – сколько была у него жизненных перекрестков, на которых не нашелся тот, кто показал бы ему правильное направление… И он принимал решения сам, и как считал немного погодя – это были неправильные решения… Вот и улетела жизнь…

А с другой стороны – может быть, именно сейчас у него она только начинается? И тогда все, что он делал раньше – правильно? Коль пришел в конце-концов к такому вот итогу?

Что тогда он может посоветовать этому мальчику?

– Саймон… – осторожно начал он. – Наверное, я действительно не смогу дать тебе совет – как поступить. Потому что часто я думаю, что сам ошибался всю жизнь. Поэтому вот мой совет – хорошо подумай.

Реши – что для тебя важнее? Жить, как подсказывает тебе сердце, или жить по велению разума?

Вот смотри. Если ты поменяешь жизнь – поедешь в большой город, выучишься, со временем заменишь дядю, что будет в итоге? Да, ты будешь богат, ты сможешь иметь все, тебе будет принадлежать ДЕЛО…

Но подумай, как устроена жизнь Гила Бейтса. Много ли он тратит денег на себя, много ли у него времени на отдых, на общение с вами…

Но с другой стороны, если ты останешься здесь, ты никогда не будешь богатым. Правда, ты будешь заниматься тем, что тебе нравится, жить так, как ты привык жить, как тебе по душе…

Если подвести черту, – Анатолий Васильевич встал, встал и Саймон. – Так вот, если подвести черту то получается, что унаследовав бизнес дядя, ты унаследуешь жизнь, когда не ты будешь иметь дело, а оно – тебя. Но так живут большинство богатых людей.

А если ты останешься здесь, ты будешь иметь дело, а не оно тебя. Ты будешь решать, когда, что делать, и вообще – делать ли?

А в большом бизнесе дело решает за человека, как ему жить и что делать…

Так что тебе предстоит выбрать жизнь по уму, либо по сердцу.

А решать – все равно тебе. В таких делах умные люди не берутся давать советов.

Вечером Монасюк уже летел в самолете – интуиция подсказывала ему, что в Европе происходит нечто важное, связанное с ним.

Но перед отлетом, словно что-то толкнуло его прямо в сердце – он вернулся с трапа, подошел к Саймону, который стоял вместе с Джереми, и сунул мальчику листок.

– Это – московский телефон, в России. Когда я не бываю в Женеве, я часто бываю там. Если почувствуешь, что очень нужна моя помощь – не стесняйся и звони в любое время.

Он еще раз пожал руку Джереми, обнял Саймона и вернулся на самолет.

Туси Кхрна пребывал в бешенстве – только что он попытался осуществить то, о чем мечтал столько лет, и ничего не получилось.

Колдун хотел нанести удар по Гаити, по полицейским Лионгардена. С недавних пор Черный Бог вуду властно требовал от него этого.

Туси тщательно подготовил ритуал, совершал камлание несколько часов, но жертвенная кровь, пролитая на проткнутые куклы, которые должны были представлять из себя сущность его врагов, закипела и быстро испарилась.

Это могло означать лишь одно – жертва не была принята, проклятие не осуществилось, и Черный Камень Силы либо не захотел, либо не смог помочь ему.

Туси Кхрна не мог знать – именно в этот момент что-то закрыло границу в Гималаях.

И немедленно прекратились случаи варварских необъяснимых с точки здравого смысла преступлений в северном полушарии – массовых убийств, вандализма…

Его настроение улучшилось с появлением Каладжи Неру. Каладжи вывалил перед ним целую кучу материалов – фотографий, сведений о возможных жертвах.

Прилетев домой, Монасюк сразу же понял, что вызвало его беспокойство и желание немедленно вернуться в Европу.

Ему вновь звонили из лондонской канцелярии кардинала Блукбери. Помощник кардинала, как выразился Лихтштейнер, «умолял, чтобы вы позвонили сразу же, как только приедете».

И Монасюк тут же позвонил в Лондон. Но – Осиновскому.

– Павел Абрамович, – прямо спросил он, – что за заочные рекомендации мне вы раздаете во все стороны? С чего вы вообще взяли, что я могу лечить такие заболевания, как СПИД?

– Ну, как же, Анатолий Васильевич, вы же сами мне и сказали… Когда мы последний раз с вами выпивали, вы устали тогда, блуждали в других мирах, но зато научились клеточки регулировать. Да вы что, забыли, что ли?