Виктор Власов - Сон в зимнюю ночь

Джулис, пряча хитрые глаза, подгоняла меня:

– Собираться! У нас культурный программа. Не задавать вопрос!

Маленькая яркая птичка зависла над снежно-белым цветком орхидеи. Длинный изогнутый клюв проник в самое сердце цветка. Насытившись нектаром, пёстрая гавайская цветочница прошмыгнула в листву.

* * *

Несносная девчонка, доверчивая и глупая! Опять привязалась к постороннему мужику, и нисколько меня не стесняется.

– Очень мало нам заплатили! – возмутился я вслух, разложив на сиденье четыре стодолларовых купюры веером.

– Потом больше дать, – перестав отвлекать водителя, ответила Джулис. Она притронулась к моей руке подобно рассвету, ласкающему горный гребень.

Вдоль берега речушки, взявшей начало из лесного родника, из-под перьев мшистых папоротников выбивались пурпурные гроздья.

– Го-го, – вдруг повеселел я, заметив знакомый сорняк.

Тонкие унизанные нежно-розовыми цветами ветви клонились к чёрной и мучнистой, как садовый «осенний виноград», земле. Аллея из розового великолепия тянулась далеко, до самого пляжа, изобилующего песочными дюнами, вплотную подходившего к морской синеве.

– Here is your place! – произнёс водитель, выжидающе воззрившись на нас.

– Да, точно, – согласился я, передавая денежку.

Два пальмовых дерева наполовину укутались тенью, падающей от огромного жёлто-красного, точно заржавевшего камня, а верхние ветки их голых крон сияли на солнце. Превратившиеся в бледно-розовые сухие лоскутики, когда-то пушистые листья устилали землю около пальм. Они напоминали утреннюю зарю, или… я помнил свой детский носовой платок – вот такого цвета. Жгучие лучи полуденного солнца золотили свежую листву кофейных кустов, то тут, то там разбросанных по саду вокруг трёхэтажных коттеджей. Аллеи удивительных винных пальм, чьи гроздья ягод свешивались пышными гирляндами до земли, надёжно укрывали морской пейзаж от посторонних взглядов.

Уточнив у местных жителей, Джулис указала на узкий проход между деревьями, похожими на букеты зелени, с длинными, как дохлые змеи, прямыми листьями. Мой прищуренный взгляд выхватил начало узкой тропинки, что, спрятавшись под разноцветным ковром из увядшей листвы, вела с горки к яхт-клубу.

Эмоции накипали беспрестанно, я не выдержал, недовольно бросил:

– Ну и ну, найти не могли! Плутали, как заяц… Туда заглянешь, там спросишь – ответят, да не то, что надо, ни разу не услышал слова: «Yacht».

– Я спрашивал…ла, где Гавайи кухня, – отозвалась Джулис.

– Что? Кухня?!!

Негодующе прищёлкнув языком, я ускорил шаг, обгоняя её, чтобы первым ступить на тропу. Ноги проваливались в сухую листву, скользили. Хватаясь за стволы и крепкие шершавые листья, мы осторожно спускались. Джулис взвизгнула и, не удержавшись, рухнула на меня. Покатившись кубарем, мы свалились на мягкую песчаную дюну.

– Ты безрукая, что ли! – возмущённо заорал я.

– Змея, там!.. – оправдывалась она. – Рукой змею…

Мы поднялись, отряхнулись. Невдалеке увидели двухэтажный дом и стоявшую у причала одномачтовую яхту. Указатель в виде фигуры сёрфингиста, оседлавшего волну, раскачался, и норовил крутнуться, точно флюгер на ветру.

Джулис чихнула. Улыбнувшись, обняла меня; я вымученно порадовался: добрались-таки. Тёмно-серые ступеньки выглядывали из-за клумбы декоративной пальмы.

– Бежим, Витя, кто больше быстро туда!.. – её круглившийся под сиреневым в белую крапинку сарафаном зад пружинил при каждом шаге, точно у резвой антилопы, убегающей ото льва.

Высокие пальмы мауриции, «дерево жизни», сплелись ветвями с пушистыми листьями, образовав библейские кущи – сплошной тенистый, почти чёрный, свод. Из водосточной канавы вдоль тропы, выложенной белыми плоскими камнями, спешил убраться бледно-коричневый краб. Джулис, поймав за клешню, сидела и рассматривала его. Прочитав на моём лице: «Какая мерзость!», и сообразив, что я испытываю отвращение к членистоногим, она решила воспользоваться положением и отыграться за то, что я на неё накричал.

– У-у, Витя!

– Перестань, а! – сморщился я.

– Не бояться. Хороший! Взять с собой, правда, Витя?

– Выкинь эту дрянь, или тут доешь…

У подножия кокосовой пальмы, растущей за изгородью яхт-клуба, песок изрыт норами больших крабов. По пляжу разбросаны раковины головоногих моллюсков – пустые и обитаемые, красиво закрученные. Из одного выглядывали шарики круглых крабьих глаз. Лежат тут, дожидаются прилива. А самим выползти да поработать лапками – лень?

Зато двуногим было не до скуки. Вблизи красавицы-яхты в воздухе витал специфический запах: на лодочной пристани смолили и красили лодки, похоже, готовя их к соревнованиям. Через заросший дикой травой небольшой пустырь от дальних домов к ним шли маленькие помощники, весело перекликаясь, несли корзины с едой и питьём.

Подходя ближе, мы с Джулис заткнули носы. Неугомонный ветер с океана доносил пресловутый «запах моря»: смрад разлагающегося донного ила и сгнивших водорослей, так любимый моряками. Спасаясь, мы почти ворвались в заведение!

Внутри клуба на первом этаже занимались бухгалтерией два поджарых чернокожих паренька. Сосредоточившись на бумагах и подсчётах, совещаясь, они и не заметили гостей. Человек, который важно сидел в кресле и потягивал через соломинку коктейль, был заместителем Лейджелила. Явно избыточный вес, казалось, сделал и взгляд его тяжёлым, мрачным, но, увидев красивую девушку в солнцезащитных очках, он осклабился. Записка от Соэры рассмешила его, но была отправлена не в корзину, а в карман шорт. Оглядев нас с неприкрытым удивлением, он представился Томасом, пригласил пройти в комнату – в «каюту». И по голосу я понял, что мы могли чувствовать себя как дома, но не забывать, что в гостях.

Картины морских пейзажей и портреты мировых чемпионов по сёрфингу сочетались с поделками кораблей, коллекцией морских раковин. Распушённый китовый ус, словно клок из бороды Каналоа, божества смерти и океана, висел под портретом отца Лейджелила в деревянной лаковой рамке. Если бы Томас говорил по-русски, или хотя бы медленно по-английски, то я понял бы, что отец Лейджелила, Келир Арем, погиб десять лет назад в Африке, в алмазной шахте.

Смерть в шахтах оставалась обычным делом при добыче алмазов. Без подобающей экипировки обходились разве что самые отчаянные авантюристы.

Нырнувший в жёлтую мутную воду шахты, зажатой в твёрдой горной породе, мужчина по имени Келир отличался храбростью и терпением. Без акваланга, просто зажав в зубах каппу и таща за собою шланг от компрессора, он стремительно и ловко двигался в затопленных коридорах, полагаясь лишь на осязание и слабый свет герметичного налобного фонаря. Ум обжигала одна мысль: зачерпнуть со дна, и живо возвращаться на свет.