Виктор Власов - Сон в зимнюю ночь

Не получая достаточного количества кислорода, мозг отключался, и тогда организм невольно впадал в сон, умирал.

Зачерпнув песок со дна, Келир вынырнул. По ладони разметались мелкие камешки, ни одного необычного.

– Арем, прекращай! – позвал друг. – И так побил наш рекорд. Шесть походов за час!

– В бригаде Серива числится столько же!..

– Врут они.

Келир побил рекорд бригады-конкурента, но и поднял другой. За позапрошлый месяц в шахтах погибли девять добытчиков, в прошлом – десять, в этом – на одного больше.

Фигурка Карага, старика шамана в набедренной повязке с гирляндой цветов вместо ожерелья, приятно пахла. Старинная, вырезана из сандалового дерева. Лейджелилу она досталась от отца, оставившего наследство, заработанное добычей алмазов в Нигерии.

Томас, выудив из книжки два синих билета, предложил выпить охлаждённый коктейль, закусить как следовало, отдохнуть с дороги – хозяин клуба вынужден задержаться в городе.

За волнорезом покачивались лодки и стоящие на якорях яхты. Десятки лодок и каноэ лежали на берегу кверху килем, сверкая свежей краской. Хозяева их, распрямив спины, гордо любовались своей работой. Время ужина наступило давно, поэтому они сидели на вынесенных из клуба раскладных металлических стульях и раздражённо посматривали на лачуги, ютившиеся в конце гавани. Собиратели венерок до сих пор не появлялись в сгущающихся сумерках.

Прибывшие с океана рыбаки немедленно искали покупателей: улов сегодня оказался чрезвычайно богат. Масса рыбы – морского окуня и леща, лодки полны громоздящимися горой корзинами, – в глазах рыбаков отражались тревога и счастье одновременно. Здорово тут жить! Бухта мечты Джека Лондона и Александра Грина.

В маленьком прибрежном кафе на воде сидит парочка: я и Джулис, зашли перекусить. Прохладная влага омывает щиколотки, обувка сохнет на дощатой веранде.

– Витя, я знаю проблему… Ты не верить в себя, а я не умею тебя себе. Соэра много говорила. Мы не верим нам, понимаешь?

– Примерно, но я готов достичь совершенства, – я пожертвовал бы чем угодно, лишь бы Джулис, любимая, радовалась. Мы хоть и сердились друг на друга, ссорились, но никогда не расстались бы.

– Я приготовила сюрприз. Она сказала…

– А-а, Соэра, – я представлял, какой это сюрприз.

– Думай, как я, и всё стать будет.

Вода мягко перекатывалась через валуны и приятно полоскала босые ноги. Постукивая пятками по воде, девушка помогала мне доедать ужин.

– Ты потолстела.

– Где? – она принялась судорожно осматривать себя в талии.

– Да нет, наверное… Мне показалось.

– Наверно да? Или наверно нет?

Одинокая яхта сверкнула фиолетовыми, точно глаза Соэры, парусами в последних отсветах зари. Медный диск солнца наполовину терялся за вершинами гор вдалеке. Большие дутые облака отразили его прощальные лучи на гавань, гребешки океанских волн зардели, точно рубины.

Ночью где-то в океане бушевал шторм, и здесь, на побережье, становилось прохладно, поднимался ветер. Мой сон улетучился. Ныли облезшие плечи – за день вобрали столько солнечного тепла, что невозможно растратить. Нет, Москву я не вспоминал, но бессонная тоска по Омску возвращалась. Теперь приход унылого чувства сопровождался мыслями о том, что родные не в деревне всего за несколько десятков километров, а на другом континенте за тысячи…

Ковролин, постеленный в коридоре, поглощал звуки шагов. И всё же… Мой уход на прогулку под звёздами не остался незамеченным Джулис – открытая дверь впустила ветер, обезумевший и ледяной, занавески вздулись, точно паруса. Гулко разбросав предметы по столу, ветер разбудил мою любимую.

– Куда, Витя?

– Я не могу, не по силам мне!.. Возвращаюсь!

Наши отношения были очень важны для меня, выше всего драгоценного, но «второе я» заставляло меняться. И сейчас во мне будто жил другой человек. Или я просыпался – настоящий?

– Зачем взял вещи? – в удивлённых немигающих глазах Джулис появились страх и укор.

Порывистые сильные вихри, разбрасывая солёные капли, яростно раскачивали фонарь, и тень хаотично металась по саду как вспугнутая летучая мышь. Свет огромной тропической луны превращал капли дождя на листьях пальм и папоротников в россыпи драгоценных алмазов.

Мне удалось лишь дотянуться до тропы. Дотянуться – в прямом смысле… Буйный ветер заревел в ушах и понёс, словно Бог, обиженный, что я отверг его подарок, намеревался подхватить меня и зашвырнуть в Сибирь без виз и самолётов. Маленькая сумка с вещами угодила под навес из деревьев. Сконфуженный я попытался подняться. Лунатик… Трус… Дурак!

Девушка нависла надо мной. Ни раскаты грома, ни мокрые вихри не пугали её. Два огромных горящих камня вместо глаз хищно уставились на меня. В лицо летели холодные капли, их размазывали мокрые волосы Джулис. Руки её, казалось, превратились в тяжёлое железное ярмо, и столкнуть их с шеи не выходило.

– Задушишь… Джу-лис!..

– Что делаешь? Куда бежишь? А я? А я?!!!

В моей голове эхом раскатистого грома и свистом штормового ветра раздавался неестественно далёкий голос девушки: «Ты – мой, ты – мой!»

– Ой, прости, Ви-тя, – вдруг испугалась Джулис, опомнилась, отдёрнув руки, словно последней искрой моей жизни обожгла их. – Скорей в дом. Твоя вещь! Там… Подниму.

Белые стены здания яхт-клуба крепкие, надёжные как скала, но стёкла окон пронимало мелкой дрожью.

Сонный Лейджелил, включив свет, спустился вниз, удивлённо оглядел нас, мокрых и встревоженных:

– Were you, guys, fighting?

Джулис, мельком рассмотрев помятое лицо индейца, закрыла глаза. Прижавшись к моему плечу, напуганная кошка, увидевшая злую собаку, она молчала.

Закрытое на шпингалет окно вибрировало, но ветрам не поддавалось. На одном матрасе не так много места для двоих. Зато тепло. И пахнет так, по-настоящему, как пахнет родина… не Родина, что посылает на войну и не даёт обещанных пособий, а… место, где душа рождается… и находит покой. Сонные мысли… Недовольство и раздражение не то, чтоб унесло, а так – всё внутри будто размагнитилось. И в итоге, экстремально пообщавшись, мы заснули, прижимаясь, точно изнурённые прогулкой по новому дому щенята, тёплыми боками друг к дружке.

Свет восходящего солнца, чистый, промытый ливнем, отражался от луж, разбросанных по саду и пляжу. Зелёная сочная листва и травы изумрудно сверкали. Флаг уныло свисал с флагштока – безветрие. В глаза бросались сбитые лиловатые шапки невиданных цветов. Отломанные ветви охапкой выносил садовник – низкорослый худощавый гаваец.

Томас держал радиоприёмник на весу и, слушая сводку новостей, покачивал головой. Известия время от времени прервались музыкой. Он поздоровался со мной, хотел что-то предложить: объяснял на пальцах, чертил на песке прутиком… Некоторые слова я понимал.