Андрей Дашков - Машинка внутри

Убедившись в отсутствии других желающих умереть, он занялся хирургом. Обнаружил у того в кейсе стандартный набор инструментов и несколько ампул «девяти жизней» – проклятой штуковины, предотвращающей отторжение тканей, после появления которой на черном рынке охота за органами приобрела пугающие размеры. Слишком многим хотелось продлить существование. У многих были на это деньги. А деньги решали все в мире, где, по идее, все должна была решать любовь.

Он уничтожил ампулы. Контейнер оказался пустым. Значит, сегодня это была их первая охота. И последняя. Хирург пребывал в сознании и следил за Цветковым, поскуливая от боли и ужаса. Догадывался, что его ожидает.

Глядя на холодно поблескивающие инструменты, Геннадий испытал нешуточное искушение. В конце концов, очкарик виноват ничуть не меньше, чем щенок, отключавший намеченных жертв. Но этот еще был нужен живым, а преодолевать искушение Цветкову было не впервой.

Он ограничился небольшими надрезами у очкарика во рту и еще кое-где, после чего связал потрошителя и затолкал на заднее сиденье. Вложил в приоткрытый рот красотки ничем не примечательный жетон – не более чем дань вежливости «Химеры» по отношению к полиции. На этой неделе жетоном служила черная сотенная фишка казино «Каир». Затем Геннадий Цветков продолжил путь в контору после двенадцатичасовой ночной смены. Его юбилейной трехтысячной смены. Он их не считал – за него это сделал регистратор на выезде.

Ну что ж, юбилей он отметил достойно.

Иногда он чувствовал себя слишком старым для всего этого. Не видать конца кровавой работе, а с каждым месяцем он все хуже помнил, с чего же начинал. Размышляя о жизни в свое так называемое свободное время, нелегко было отыскать в ней смысл, но потом, когда он, выезжая на очередное задание, находил тела с вырезанными сердцами или, наоборот, провожал домой живых, спасенных, избежавших благодаря ему страшной участи, – смысл появлялся словно бы из ниоткуда. И, само собой, возникали неразрешимые вопросы: до какой мерзости может дойти род человеческий и не лучше ли ему вообще не существовать? Впрочем, та самая бездушная машинка внутри знала ответ – и он звучал как приговор, не подлежащий обжалованию.

Но было кое-что, вернее, кое-кто. Напоминание из прошлой жизни. Ребенок. Слабое место в любой философии, даже неопровержимо убедительной. И еще одно. Мария – так звали его шестнадцатилетнюю дочь – была единственной причиной, по которой Геннадий Цветков молился. Это случалось редко, когда совсем припекало, но случалось. И тогда он, засунув подальше здравый смысл, совершенно серьезно просил Главного Хирурга, который создал этот ублюдочный мир и зверинец для двуногих, чтобы никто из его обитателей не добрался до Марии.

Вернувшись в контору, он сдал полудохлого потрошителя следователям, после чего ощутил непреодолимое желание принять душ и выпить. Необязательно в таком порядке. Неплохо бы также и поспать, но пить и мыться во сне он еще не научился, поэтому кровать могла подождать.

Разбросанные по городу отделения «Химеры» в полном соответствии с названием не стремились обнаруживать свое существование и были замаскированы под ничем не примечательные организации, большей частью общественные и благотворительные. Геннадий Цветков был приписан к шестнадцатому отделению, которое располагалось в подвале здания с вывеской «Фонд помощи жертвам программ отложенной смерти». В глаза не бросается; по коридорам фонда в основном бродят люди, которых бесполезно о чем-либо расспрашивать, а десятком тачек на стоянке никого не удивишь. Душ тут имелся – что касается телесного и душевного комфорта сотрудников, контора не скупилась. Правда, выпивка не входила в перечень доступных средств – до сих пределов здоровый цинизм руководства, к немалому сожалению низших чинов, не простирался. Но это не было неразрешимой проблемой.

Смыв с себя налет минувшей ночи, Цветков переоделся в чистый костюм и отправился домой пешком. По пути он зашел в кафе «Южный крест», открытое круглосуточно, взял коньяк, кофе и решил посидеть на террасе под навесом.

Накрапывал дождик. Город пробуждался. После пары глотков сонливость и у Геннадия как рукой сняло. Вроде бы все нормально, но едва заметно дрожали пальцы. Это было что-то новенькое. Очередное напоминание о возрасте. Он понимал, что однажды может оказаться недостаточно быстрым для работы «на свежем воздухе». А для работы в подвале он не чувствовал в себе призвания. Каждому свое. Но что делать, когда все «твое» уплывает от тебя, будто в дурном сне, убегает с мелькающими мимо днями и ночами, неудержимо соскальзывает в пропасть прошлого, а впереди ничего, кроме перспективы одинокой старости и любезно предоставляемого дежурного утешения в виде новой личности и пенсии? На этот вопрос не знала ответа даже машинка внутри. Машинка предпочитала иметь дело с настоящим временем. Может, в этом и заключалась единственная доступная человеку мудрость.

Цветков допил коньяк и кофе, заказал еще, полистал принесенную официантом утреннюю газету. На развороте была большая статья какого-то «аналитика» о способах борьбы с нелегальной торговлей органами. Тема номер один вот уже несколько лет, но мало что изменилось, а если изменилось, то к худшему. «Химера» упоминалась лишь вскользь, да и то как полумифическая контора. Благодаря стараниям лоббистов в парламенте подконтрольная пресса предпочитала болтать в основном о «законодательных инициативах». Когда Цветков слышал эту фразу, его рука тянулась к кобуре. Вообще-то сотрудникам «Химеры» не разрешалось носить оружие во внеслужебное время – во избежание «несанкционированных действий и побочных осложнений». Но Геннадий почти не расставался с пушкой и был уверен, что ему ничего не грозит. Насчет этого между его конторой и полицией существовало что-то вроде негласных договоренностей. Еще бы: «Химера» взвалила на себя самую грязную и самую неблагодарную работу. Если, конечно, не считать награды, предположительно ожидавшей особо отличившихся на том свете. Но, как ни странно, туда никто не торопился, а Цветков, к своему стыду, еще и слабо верил в посмертное воздаяние. Во всяком случае, рассматривал прерогативу воздать каждому по заслугам, не отходя от кассы, как часть своих служебных обязанностей. Возможно, он много на себя брал. Если так, он был готов понести наказание.

Около девяти он решил, что Мария, наверное, уже проснулась. В отличие от него, встававшего обычно ни свет ни заря, дочь, как и бывшая жена, любила поваляться в кровати. Сейчас, во время каникул, – почти наверняка. Но у Геннадия возникло какое-то странное предчувствие, не объяснимая рационально необходимость услышать голос дочери. И только машинка внутри тихо озвучила: «А вдруг этот, который любит пошутить, решил, что ты вполне сгодишься?..»