Людмила Миловацкая - Без крыльев

Сашка, как ни в чем не бывало, сидел на широких плечах Тома, чему-то смеялся, размахивал каким-то дурацким флажком. Вместе им было, очевидно, хорошо. Комментарий был соответствующим: «На наших глазах рождается новая звездная пара».

От всего увиденного на душе стало до того муторно… И Лариса подлила масла в огонь. Стоя за плечом с чашкой в руках, произнесла с явным удовольствием:

– А они хорошо смотрятся!

– Сколько раз тебе говорил, чтобы ты не стояла за спиной! – от раздражения свело скулы, но Даня быстро взял себя в руки. – Извини, я же просил тебя – не стой сзади.

В тот же день он сдал свой билет. Матери не стал ничего объяснять, сослался на дела.

Спать улеглись рано.

Боль тупой иглой засела прямо за грудиной. Он с трудом поднял глаза к небу – ни одной звезды! Мгла вокруг, непроглядная мгла. Смертельная тоска сжимала сердце ледяной рукой: он один, один во всей Вселенной. Сознание угасало, и вдруг в кромешной тьме золотистой искоркой промелькнула спасительная мысль: «Боже, как я мог забыть! Для того чтобы оказаться с близким человеком, вовсе не обязательно его материальное присутствие. Родная душа услышит мой призыв и откликнется, прильнет к сердцу, утешит боль, усмирит душу»… – Единственная моя, жена моя, услышь меня, – прошептал он вслух. В ответ – вселенское безмолвие. Это было страшнее смерти. Он не просто одинок – он покинут всеми, кто был ему дорог, – людьми и ангелами. За что?!

– Это ты оставил всех нас… – услышал он тихий, как последний вдох, голос и на долю секунды увидел знакомый мерцающий силуэт. Усилием воли Даня открыл глаза: «Слава Богу! Это всего лишь сон. В комнате темно и тихо».

Осторожно, чтоб не разбудить Ларису, Даниил поднялся с постели. Некоторое время сидел за столом, закрыв лицо руками.

– Единственная моя, жена моя, услышь меня! – шепотом повторил запомнившиеся слова. Прислушался – ни звука! Тишина такая, что в ушах звенит.

«Хоть бы кто на машине проехал!» – горько усмехнулся он.

Рука привычно потянулась к холодильнику. Взяв любимый стакан, отмерил выверенную дозу. На кухне зажегся свет.

– Дэничка, ты что это впотьмах сидишь? А это что? Водка?! С каких это пор ты стал пить в одиночку? – Светлана Александровна, прислонившись к стене, испуганно смотрела на сына.

– Приснилось черт-те что, вот я и решил…

– Нет, ты уж это брось! Обещай, что никогда не будешь решать свои проблемы в обнимку с бутылкой!

– Мам, ты же знаешь…

– Знаю! Очень даже хорошо знаю, сколько людей через это «лекарство» погибло, скольких мужиков лишилась Россия. И ты туда же! Зачем же тогда берешь маленький стаканчик? Бери побольше, вон стаканяка, – с этими словами она водрузила на стол высокую склянку. – Выдуй целую бутылку, мало – еще! И больше никаких проблем ни у тебя, ни у других. Похороним, поплачем один раз – и все.

– Мам, ты что, Ларису разбудишь!

– А что Лариса?! Разве жена не самый родной тебе человек?! Что глаза опустил? Стыдно? Живешь как во сне!

– Так оно и есть… – зло ухмыльнулся Даня.

– Сам виноват, что живешь вполсилы, словно тебе хребет переломали. Своей жизни ты хозяин. Только зачем чужой век заедать? Или тебе скучно одному страдать? Надо, чтобы рядом еще кто-то мучился? С Машей не прошло, давай другую тиранить?! Лариса потерпит, да вот беда: тебе от ее страдания ни жарко ни холодно. Так ведь? Не хочешь, не можешь жить с человеком – отпусти, дай ей свободу.

– Да не нужна мне никакая свобода, – послышался спокойный голос Ларисы. – Она стояла в дверях, с сухими глазами, в аккуратно перепоясанном халатике. – Светлана Александровна, не вмешивайтесь, пожалуйста, в нашу жизнь. Мы сами во всем разберемся и со своими проблемами сами справимся. Даниил соскучился по сыну, вот и разнервничался. Попросите Мэген отпустить к нам Сашу, и все само собой уладится. Что касается алкоголя, Дане его пагубность известна получше нас. Он никогда не станет его рабом. Так ведь, Данюша? – Лариса с мягкой улыбкой привлекла к себе его голову. – А раз уж налили водку, предлагаю всем выпить, по сорок грамм, как врачи рекомендуют, и отправимся спать. Захотите продолжить разговор, поговорите завтра, на свежую голову. Ну, давайте, за наше здоровье!

Утро выдалось ясным, солнечным, синим. К ночному разговору никому не хотелось возвращаться. Три дня перед отъездом провели по-семейному тихо, спокойно.

Только перед самым отлетом самолета, уже и посадку объявили, Данила напомнил:

– Уговори Мэген опустить Сашку хотя бы на месяц. Она тебя любит и не откажет в просьбе.

– Я знаю.

– Если спросит, почему я не приехал…

– Не спросит.

– Знаю… Посмотри, как она там…

– Разве ты не видел?

– Вот и чудесно! Тем более должна отпустить сына. Ларисе давно пора с ним познакомиться.

Боль в сердце не унималась и становилась невыносимой. Ричард попробовал пошевелить рукой, осторожно провел по груди – так и есть, вся перчатка в крови.

«Итак, я умру на этом поле, истекая кровью. Что ж, поле битвы – достойное место для смертного часа. Жаль только, что никто об этом не узнает. Некому закрыть глаза. Некому сказать последнее „прости“».

Дышать становилось все труднее. Ужас одиночества разрушал тело не меньше раны. На рыцаря наваливалась непроглядная мгла, она сковывала его движения, мысли, чувства. Собрав остатки сил, Ричард прошептал вслух: «Оливия, жена моя, последний вздох тебе».

Он оказался в прозрачно-голубом пространстве. Где земля, где небо – не различить. Прямо над головой бесшумно взмахнула крыльями птица – то ли голубь, то ли сокол. А может, ему это только показалось. «Разве бывают у земных птиц такие чудесные синие крылья? Разве может их полет быть таким легким и радостным? А может, эта птица парит в ином небе, и сам я уже на иной земле? Впрочем, это не важно. Скоро я все узнаю, но прежде надо отдохнуть, совсем немного отдохнуть».

Голова рыцаря упала на грудь, глаза закрылись. Прозрачная синева охватила его со всех сторон, подняла, убаюкала. Ричард вбирал в себя ее силу, покой, знание. Сливаясь, растворяясь в этой синеве, он переставал быть уязвимым, обремененным ранами и тяжкими раздумьями, временным человеком. Он становился спокойным, мудрым, вечным. Можно ли желать большего?

Синева пространства загустела, на ее фоне стала отчетливо видна серебристо-белая звезда. Ее острый луч, пройдясь по лицу, уткнулся прямо в грудь. Рыцарь поморщился. «Почему? Зачем? Снова боль, снова страдания, снова жизнь… Жизнь! Оливия… Жизнь моя, жена моя! Я вернусь!» – слова вырвались из груди неразборчивыми глухими звуками, тело содрогнулось в мучительных конвульсиях. Кровавая пелена застилала глаза. Ричард с трудом разлепил веки. Он снова лежал в грязи на поле брани. Среди убитых товарищей ходили странные существа – то ли тени, то ли монахи, то ли разбойники, то ли крестьяне из окрестных деревень. Они склонялись над телами, что-то там высматривали и брели все дальше, дальше от него.