Лааль Джандосова - Арвеарт. Верона и Лээст. Том I

– А где находится Англия?!

– Англия – за океанами.

– А когда мы к нему поедем?!

– Он сам к нам приедет когда-нибудь.

А потом она начинала заниматься своими делами, а я – по железной лестнице – залезала на крышу сарая и смотрела вдаль, на дорогу. Каждый день залезала в детстве – смотрела и представляла. Представляла, как он появляется. На машине, пешком, на автобусе, на танке, на вертолёте, на ракете, на дирижабле; каждый раз представляла по-разному. Представляла, как он заходит – через маленькую калитку, мимо почтового ящика, а я кричу ему: «Папочка!» – и прыгаю ему на руки! Но приезжал не папа, а Джон Смит, как Вы уже знаете, и всегда на одном и том же – на чёрного цвета джипе, и джип этот, как ни странно, возникал как будто из воздуха. Я каждый раз пропускала момент его появления. И Джон снимал меня с крыши – просто протягивал руки, а я садилась на краешек и спускалась к нему на плечи, и потом мы шли на веранду, и по полдня занимались, и так мы дошли однажды… дошли по предмету «ботаника» до «цветочного опыления», и он тогда рассказал мне, что такое «оплодотворение», но самым щадящим образом, без каких-либо жутких терминов. И меня это всё шокировало! Я, по своей наивности, была абсолютно уверена, что дети могут родиться, если взрослые люди целуются. И тогда я спросила у мамы, так как хотела подробностей: «Откуда берутся дети и что для этого делается?» Мама сперва растерялась, а затем, на какой-то ярмарке, купила большую книжку – детскую энциклопедию: «Как Я появляюсь на свет» – очень информативную и с прекрасными иллюстрациями. И мы с ней договорились, что почитаем утром, но ночью я просто не вытерпела, взяла эту книгу с полки и прочла от корки до корки, и это было ужасно, но я себе сразу представила, что лет через десять примерно тоже смогу забеременеть, и в виде того мужчины, от кого я хочу забеременеть, я сразу представила Джона и мне стало стыдно настолько, что я полночи проплакала, поскольку я испугалась, что он обо всем догадается. Джон был мне больше, чем другом. Его я тоже любила… совсем по другому, чем папу… я страшно его стеснялась, но меня к нему страшно тянуло, и мне казалось всё время, что он видит во мне кого-то – кем я пока не являюсь, но возможно стану когда-нибудь – через много лет, когда вырасту… и после этих картинок всё это обозначилось… и это было ужасно… Вы просто не представляете… А утром мы с мамой позавтракали, и сели в саду под вишней, и стали листать эту книжку, и мне пришлось притворяться, что я вижу всё это впервые, а ещё у нас есть там соседи и они за нами шпионят, и они позвонили в полицию и сказали сержанту Маггуайеру – нашему «стражу порядка», что «мама меня заставляет рассматривать порнографию». Маггуайер приехал тут же и учинил разборку, но мама его обсмеяла и он укатил обратно (он к маме неравнодушен), а мама потом порезалась и позвонила Джону, как я уже рассказывала, и он через час появился, а я закрылась в сарайчике и три часа там сидела, а потом я себя убедила, что дети – это естественно, и хотеть от кого-то ребёнка тоже должно быть естественно, и что мама тоже хотела родить ребёнка от папы, а иначе меня бы и не было, и когда я об этом подумала, я пошла наконец на веранду, и мама ушла на кухню готовить что-то на ужин, а Джон показал мне книгу – сборник стихов на французском, и стал мне читать эту книгу, хоть я и не понимала, и как-то так получилось, что мы просто в один из моментов стали смотреть друг на друга, и он мне сказал: «Малышка, в этом мире всё неслучайно… твои мысли… твои желания…» – и мне тогда стало понятно, что скрывать от него хоть что-то бесполезно и просто бессмысленно. А потом мы быстро поели, и я ушла в свою комнату, и тогда я впервые решила, что должна обратиться к папе и спросить у него совета – нормально ли то, что я чувствую. Так просто, на всякий случай, – написать ему письменным образом. И я два часа писала и потом кое-как уснула, а утром – Иртар и школа, и всё завертелось быстро, и, как я уже говорила, Джон только раз появился и впервые за все это время не просто взял меня на руки, но поцеловал три раза – просто в глаза и в щёки, а я разревелась страшно и ещё полгода ревела – так хотела его увидеть, и выучила французский… и лет пять его рисовала, пока не изрисовалась…

Иртар мне совсем не понравился. Однажды я даже сбежала – угнала лодку из бухты… Собралась в Арвеарт, одним словом. Меня нашли через сутки – энкатерах в двухстах от берега. В общем – позор несмываемый!

Я даже не представляю, как мама живёт там в Гамлете. Там страшное захолустье. Она просто читает всё время. Раньше у нас был Буба – эта наша собачка, он есть там на фотографии, а потом он попал под машину и спасать его было поздно. Экдор Эртебран, Вы знаете, я ей говорила раньше, тысячу раз примерно: «Мама, найди кого-нибудь! Ты – красивая, молодая! Роди хотя бы ребёнка! Я хочу сестру или брата!» – а она брала сигареты и шла курить на веранду. А потом, когда я уже выросла, эта тема была оставлена. Я всё время пытаюсь представить – будь у меня то же самое, я смогла бы всё это выдержать? Смогла бы любить всю жизнь? Любить, потеряв надежду? Обвинять себя постоянно? Любить, не имея ни писем, ни вещей, ни одной фотографии… Не знаю. Наверно, смогла бы. Просто мне не с чем сравнивать. Я ещё никогда не влюблялась… я имею в виду – серьёзно. Единственный, кто мне нравился, пока я училась в школе, был наш директор Гренар, да и то полгода всего лишь. Ему тридцать пять в июле и он такой же, как Виргарт – высокий и синеглазый, только ещё интереснее – в силу возраста, вероятно. Для него это – просто трагедия – то, что я от него уезжаю. Если бы Вы не ответили, и я бы осталась в Иртаре, я думаю, между нами могло бы что-то начаться. То есть он бы меня добивался, а здесь он, пожалуй, единственный, кто чем-то и как-то мне нравится, помимо экдора Таерда. Хотя, впрочем, я не уверена. Я бы всё равно не осталась здесь. Я бы просто связалась однажды с местными контрабандистами, и они бы меня доставили до арвеартского берега…

Вы спрашивали об игрушках? У меня есть медведь – громадный! Он выше меня, представляете?! Я его выиграла в парке – мы туда с мамой ходили, и я угадала цифры в каком-то аттракционе. Я назвала его «Арни», в честь одного актёра по имени Арнольд Шварценеггер. И ещё я стреляла всё время – из маленьких пистолетов, но пульки всё время терялись. Их, по-моему, Буба проглатывал. Ещё мы с мамой играли – или в лото, или в карты. И до сих пор играем – каждый день, когда я приезжаю. А в кукол я не играла. Я их страшно боялась. Мне казалось – они живые. Зато я любила конструкторы. Мне Джон их дарил постоянно. Но больше всего на свете я любила играть в «Пожарника». Я поджигала что-нибудь, а потом «приезжала» в «машине», сделанной из коробки, и тушила пожар из шланга. Одним словом, я пироманка. А ещё к нам ходил Маггуайер, как я уже говорила. Он пытался за мамой ухаживать (и до сих пор пытается – цветы ей дарит всё время или конфеты какие-нибудь). И он подарил ей однажды, на один из каких-то праздников, очень красивый блокнотик – в нём все листы были разные, сделанные вручную. И поскольку этот Маггуайер маме совсем не нравился, блокнотом она не пользовалась, и я его как-то присвоила. И тогда я стала придумывать коротенькие истории – по одной на каждый листочек. А когда страницы закончились, мама купила мне папку, и мы эту папку назвали «Volume Первый» – «Том Первый» по-нашему – для всех моих мыслей, рисунков и для каких-нибудь записей. Сейчас я уже заполняю «Двенадцатый Том», представляете?! В каждом томе страниц по триста! Остальные хранятся дома. Скоро начну «Тринадцатый». А читала я всё что угодно, начиная от детективов и кончая «Энциклопедиями». Когда я читаю книги, я делаю к ним иллюстрации. А Элона я отыскала в библиотечном запаснике. Я готовилась к выступлению по ядам из молочая и в одном старинном издании обнаружила пару ссылок, и они меня зацепили. В каталогах его не было и Гренар мне дал разрешение на работу в этом запаснике.