Александра Нюренберг - Планета Навь

– Но им мы не будем говорить такие грустные вещи, брат. Ты понял? Ты ведь умный.

– Я умный. Затянем переговоры?

– Нет, ты не умный.

– Верно, оплошал. С монархом, у которого революционеры практически на раскладушках в гостиной, ухо держи востро.

Вздохнул и сразу отвлёкся, посвежел.

– Ну, их. После обсудим.

Он постучал костяшкой в подоконник, рявкнул:

– Нин!

Из дома донёсся протестующий придушенный вопль кого-то застрявшего в платье.

Вышли по коридорчику под белыми веночками.

– Забавно. Она никогда так много времени тряпкам не уделяла раньше. – Тепло улыбаясь, сказал Энлиль. Погладил взглядом домик.

Энки скосился на него с неопределенным выражением.

Энлиль был рад намерению Энки отложить сосущий душу разговор, но при этом тотчас, как решение было озвучено, мысленно начал говорить – один, два, три… Когда он дошел до леану номер семь, Энки воскликнул:

– Нет, атомная станция нам не нужна!

– Нам урежут содержание.

– Тоже нашли содержанок. – Возмутился Энки. – Это мы их содержим. Пусть они помалкивают.

Энлиль сказал:

– «Они»… Энки, мы уже не герои, а головная боль.

– А если я как местная шишка обращусь к, понимаешь, общественному мнению на Родине?

– К кому, к кому ты обратишься?

Энки захватил губу клыком.

– А чё, так на Родине худо?

Энлиль вздохнул.

– Энки, если ты начнёшь меня уверять, что ты ещё мальчик, извини, я не поверю. Хотя ты хорошо сохранился.

Энки думал, морща лоб.

– А тот канал связи? Закрытый? Который мы с тобой, ну? – Он приложил руку к губам и почему-то дыхнул. – Я никому, честное слово. Даже… никому.

Энлиль прямо посмотрел.

– Нет канала связи закрытого.

– Как это?

– Когда я находился под следствием, они не только разобрали мой чемоданчик. Блокировали мой Мегамир и обнаружили этот канал. Ты полюбопытствуй у себя. Пусть тебе Нин покажет, которой ты не говорил. Теперь всё равно. Увидишь там кое-что в качестве заставки.

– А если мы приостановим добычу?

– Тогда там всё представят как забастовку. – Сказал Энлиль. – А забастовки запрещены.

– Это ты говоришь? А тебя хоть попытали немножко? Ты не рассказывал. Мне жутко интересно.

– Или ещё хуже – объявят нас шантажистами.

– С рыданием в голосе?

– Непременно.

Энки хотел что-то ещё сказать, но Энлиль смотрел на него с такой терпеливой грустью, не то, что Нин, которая иногда прямо даёт понять, что он, Энки – дурак. Энлиль, отдадим должное, такого себе не позволяет. И, по-моему, не злится. А Нин злится. Но она гений, ей можно.

Командор кивнул.

– Поговорим после, у нас такая радость. – Откровенно закрывая тему, сказал он.

Энки, отменив важную реплику, подхватил:

– Предки ввалятся, как куча драгоценного помёта тех редких попугаев.

– Да, это событие ждёт нас и предков.

– Дед, натурально, выбирает охрану. Сплошь, наверное, выпускники балетных школ.

– Не северонибирийские ведь партизаны. Полагаю.

– Не они.

Энлиль начал талдычить, что «они» разрабатывают уйму процедурных вопросов, но Энки вдруг так сильно изменился в лице, что Энлиль замолчал.

– Если они обрежут монету… это коснётся того, что делает Нин?

Командор с холодным любопытством посмотрел и подтвердил:

– Ага.

– И ты вот так спокойно… но это же…

– Меня именно вот это мало пугает и, пожалуй, даже радует.

– Но это жизнь, это её жизнь… эти эксперименты…

– О чём вы? – Окликнула Нин из комнаты. – Слышу своё имя.

– Ни о чём. Об обрезании.

– Говори громче!

– Энлиль сильно интересуется, – заглядывая своими бесчувственными глазами в добрые непрозрачные глаза командора, изо всех сил проговорил Энки, – обрезкой калины. Хочет шариков себе, м-да, вот этаких.

И Энки, не глядя, сунул руку за спину.

Нин удивлённо выглянула в полувдетом платье и сразу надула губы – развлекается, дрянь такая, и врёт при этом. Врут оба. Она исчезла, не дослушав грубую ахинею Энки насчёт того, как командор обзаведётся шариками. И как будет радоваться.

– Ты сам ей скажешь.

– Что? Что?

– Ты глухой, что ли? И прямо сейчас.

– Я не хочу её волновать. Ей нельзя… она ставит эксперимент и…

Да он сам волнуется, сказал себе наблюдательный, как синичка, командор. Ишь, большие пальцы за ремень пытается засунуть. С чего бы такая деликатность?

– С чего бы такая деликатность?

Энки опять хотел заорать «Что?», но сдержался.

– О чём вы говорили?

Она вынырнула под венками, бульдонеж приветствовал хозяйку.

Энлиль под взглядом Энки сжалился.

– О безобразной погоде.

Нин попыталась было заморозить их взглядом, – уж коли о погоде, но передумала.

– Выйдем на свободу, братва. Пройдёмся, я должна Иштар сказать кое-что по поводу мебели и музыки для Персикового Пира.

Энлиль любовался. Вдруг спросил:

– Это какое платье по счёту?

Нин непонимающе посмотрела.

– Обычно, – пояснил брат, – ты натягиваешь первое попавшееся с закрытыми глазами за сорок эридианских секунд. Ты сама говорила.

– Какое ж это платье? Это – джемпер и штанцы. – (Энки).

– А ты, – гнул Энлиль, посмотрел, сдвинув рукав, на большие командорские, – отсутствовала, так… пять минут?

– По-каковски?

Энлиль откровенно наслаждался обществом сестры, не замечая её растерянности. Она быстро посмотрела на Энки.

– Ты книгу забыл, бухгалтер. – Сказал Энки. – Про психов.

Энлиль прищёлкнул пальцами, извинившись и сказав, «спасибо, Нин», исчез в белой кипящей пене.

Нин смотрела на Энки. Тот медленно повёл башкой.

Иногда выдавался мутный прохладный денёк, как сегодня, сумрачный с утра, такая зима по весне. Как утончённо объяснял Энки, «уже ж когда холодно не обидно, лето уже ж».

Нин тоже против таких дней ничего не имела. Они отвечали её внутреннему состоянию – во время дождя не видно, что делается на сердце. Этого она вслух не говорила.

– Утро как вечер, что это такое. – Сказал Энлиль, выходя последним за калитку и стойко прислушиваясь к ощущению капли, сползающей за воротник по стройной шее.

– Зябкий командор. – Поддела Нин.

Энки что-то пробурчал, и с этим бурчанием сразу как по команде внутренних состояний куратора сладко проступило тусклое золото над холмами и даже дальним, очерченным быстрой рукой, хребтом гор.

– Ну, вот-с. Эники-беники.

Энки содрал куртку.

– Какое у тебя, куратор, смуглое соблазнительное плечо. – Хмуро проговорил Энлиль.

Свернули к речке, в просвете тёплого серого неба заблестел взгорок маленькой волны.

– Какой вид.

На голос Энки обернулась до этого свесившаяся за перила Иштар. Она слышала край разговора.

– Следует использовать части тела по назначению. – Заметила Нин. – Прибереги плечо для Персикового Пира, куратор.