Александра Нюренберг - Планета Навь

– Скворечник называется это.

– Да-а?

Энки сразу вскипел:

– Удивительные вы. Это домик для птицы. Чтобы птица жила. Местная, ты её не делала. Скворец. Полон домик птичьей душкой. Прилетает, селится, живёт… любовь, яйца и прочее. Вот я тебе покажу. Это ты участвуешь в истории…

И полез по дереву. Сразу скрылся в поросли, высунулась голова – нос и подбородок. Вихры запутались.

– Я тебя не очень вижу.

Энки со скворечником спустился на пару веток. Лазил он по веткам, как птица или те – новые, которых пока не видел Энлиль… Сверху полетели его кроссовки.

– Ой.

Рожа брата навесилась – поверишь тут в лешего. Если леший также красив, как Энки…

– Извини.

Нин вдумчиво посмотрела на пальцы его ног, впившиеся в горячую, как слои газет под обоями, кору.

– Ты осторожнее… – Начала и осеклась.

Энки слез. Он просто ходил по дереву, как по горизонтали, и сел на ветку, поддёргивая штаны.

– Вот. Кинь молоток. Вона. Не… вот. Ага.

Он вытащил из-за щеки страшный кривой и рыжий от ржи гвоздь, которым, наверное, скрепляли первый звездолёт. Нин ему сказала и пожалела – Энки захохотал с гвоздём в зубах.

– Верно. Я его распрямил.

Сказал вместе с гвоздём:

– Сичаз.

Раздались удары в зелени в ветвях. Лист упал. Нин подставила ладонь, поймала кружащуюся лодочку. Подняла глаза – скворечник стоял на ветке и в нём сразу появился смысл, доселе ускользавший от сестры. И дерево изменилось.

– Прилетит.

Энки показал порхание и вовремя вцепился под смех Нин в нужную ветку. Прирос к коре. Красные буроватые пряди густых волос, мягкие тона листьев, коричневая изваянная только из мышц рука – куртка повисла на ветке. Большие пальцы подогнуты под ветку, чуткие, как у музыканта, простите за такое кощунство.

Полез вниз. Нин взяла прутик, пощекотала его. Энки взвизгнул и сильно дрыгнул ногой.

– Помнишь То Дерево?

Энки переспросил, сначала объяснив, как он боится щекотки и что может случиться, если она продолжит.

– Ты ведь зонтик не взяла. Какое дерево, какое дерево?

– Я больше не буду. …На Нибиру в старом прежнем доме, в детстве.

– Не-а.

– Ну, как же, из-за тебя дерево срубили. Ты тогда был увлечён старым фильмом про того типа, которого воспитали древние хищники, и он лазил по деревьям, как они.

– Ну? – Энки приосанился на ветке.

– И ты ползал и прыгал и орал ещё таким голосом.

– Каким?

– Не могу, способностей нету.

Энки крикнул.

– Вот. – Она отняла ладони от ушей и восторженно кивнула. – И к нам приходил родственник, и он так хохотал. А мама боялась, что ты, того гляди, сверзишься, и приказала…

Энки махнул возле горла ребром ладони.

– Мама не в меня пошла. – Сказал он. – Но мама знала, кто будет единственным стоящим аннунаком в нашем семействе.

– Эри тебе говорила, что ты бессердечный.

– Кто бессердечен, так это не я. – Объявил Энки. – Помнишь крушение в тот день, когда дед арестовал любимого сына?

– Он не любимый сын, раз его арестовали.

– Возражение не по существу. Словом, помнишь… Неопознанный шатунок деранул с Эриду, как я удираю от твоего намерения перевоспитать меня. И по шатунку выпалили. Приказ, знаешь, кто отдал? Кто-то ведь его отдал?

Нин молчала, Энки преспокойно ждал, полулёжа на ветке. Ждал.

– А ты бы неплохо допрашивал аннунаков. Ты такой терпеливый.

– И этот кто-то не так уж наблюдателен. Плохо его в убойном отделе натренировали на опознавание сигналов.

– Каких таких?

– А джемперок. Я – как сказал, язык зажал. Джемперок-то его, командорский. Он тебе преподнёс, когда в поход ходили на болота.

Нин обдёрнула на себе, и впрямь, поношенный и на три размера больше мешок, который Энки почему-то норовил называть красивым словом.

Энки спустился и, толкнув Нин, не извинился. Она с грустью смотрела, как он страстно любуется своим скворечником или как его. И верно, прилетит нему в этот глупый домик птица, другая… совьют семью, и Энки будет лазить туда и щупать яйца, и дышать на птенцов. Вокруг Энки всегда жизнь… Он почесал локоть.

– Тут кто-то уже поселился. – Застенчиво сказал он и потёрся спиной о кору.

– Хорошо бы, у тебя кто-то вот здесь поселился.

– Всё-таки ты хочешь сказать, что я бессердечный. Воспитываешь… это хорошо. Значит, веришь в меня…

– Когда это я тебя воспитывала? …прекрати чесаться. …Кому ты нужен?

Энки пропыхтел:

– Вот именно, вот именно – никому. И тебе в первую очередь.

Быстро добавил:

– И обломки там имелись, а при обломках никого. Энлиль, несомненно, сколотил бы экспедицию, чтобы найти героя, ушедшего по бесплодной пустыне от его ищеек, но его самого замели… Оп-па.

Энлиль чинил Мегамир, войдя в него. Инженеру, болтающемуся от напряжения без толку, была видна только нога в сапоге, изредка выскакивал локоть в аккуратно подвёрнутом рукаве и в длинной перчатке из обыкновеннейшей резины. От синергии ничем не защитишься, проще отдаться её потоку как потоку снов – да минуют нас кошмары.

Пруд Мегамира, точь-в-точь поставленный боком настоящий пруд, с виду был в порядке, и только спец заметил бы по неритмично поблёскивающей поверхности, что изменения наводят на размышления. Поток сбился. Но почему?

Неладное заключалось в том, что Мегамир вроде продолжал работать – по идее он не должен ломаться. Синергия не подлежит разрушению ни одного типа. Иногда бывало, что он реагировал на странные вещи – то есть, странно, что он реагировал.

Окошко на север отразило печальное лицо инженера. Обычно оно всегда было одухотворено работой – он сам этого не знал. Командор что-то сказал. Инженер сразу вскинулся:

– Ты нашёл?

Изваяние командора – так он выглядел сквозь изнанку зеркала – глухо ответило.

– Не слышу, чёрт…

Инженер помотал рукой.

– Некая рябь… – Сказала голова командора (статуя проросла из стены). – Пустяки. Вроде неопознанного источника за Привалом.

– Ближе к нам или к Девушке?

– К нам, но сильно в стороне. Использовали отводной канал для синергии.

Инженер литературно выругался.

– Тогда понятно. Сейчас залезу, посмотрю. Кто ж, какая сволочь сделала отводку для чистой энергии? У нас и так её, голубушку, едва поймали.

– И привязали.

– Знаешь, на минуту мне показалось. – Сказал Энлиль, жестом отвергая попытку инженера снять с крючка ещё один костюм. – Будто это слежение…

– Что, прости?

Думузи замер со штанами в руке.

– Я не так выразился… повесь это, друг. Кто меня тут подстрахует? В целом, это выглядит, как… – он пощёлкал пальцами в перчатках, – цепь сигналов, которые идут во время переговоров.

– Но… какие тут к лешему могут быть переговоры? Или это чудища, которых выводит Нин, переговариваются?

Инженер нахмурил тонкие брови. Мысль отчётливо проступила на высоком челе.