Александра Нюренберг - Планета Навь

Энки возмутился.

– Да я – знаток биологии. Мардук, по-твоему, это что? – Он ударил себя в грудь. – А?

Энлиль заметил, как Нин зыркнула на Энки, испугавшись, что упоминание о детях для командора – розгой по сердцу. Но мысль, что его страдания обсуждают и жалеют его, была ещё противнее.

Так что деликатность Нин была хуже хамства Энки. Братишечка наглец восхитительнейший, пылкий, просто чудце якесь, по слову десятника, коего это свойство хозяйское само собой восхищало, как и все свойства Энки.

Энлиль отдавал себе отчёт, что стал изрядно нежнее за последние годы. Внешне наоборот. Стал ещё твёрже, спокойнее и увереннее.

Это началось в минуту ареста, усилилось после счастливого конца истории.

«Алмаз с червоточиной, – молвил тогда Энки. – Командор ваш. Он стал задумчивый, как нибирийская литература после высылки последнего властителя дум на полярные острова».

«Верно. – Печально сказала Нин. – Внешне-то он совсем другой».

Энки сделал руки ковшами у груди и покачал туда-сюда, мигнув Нин:

– Ну, что, покажем ему новое творение? – Командору. – Чтобы тебя утешить.

Нин пожала плечами:

– Ему всё равно. Да ещё арестует нас, и вправду.

Тем не менее, она оглядела Энлиля, надеясь, что в следующие полчаса он резко поумнеет, и отошла к помещению, похожему на кубик из её детского набора. Нин втянулась в комнатку, и дверь осталась полуоткрытой.

Энки отвернулся к деревцу, наклонившемуся острой верхушкой к самой траве, и закопошился.

– Прикрой.

– Ты что… ты что делаешь? – Испугался Энлиль и посмотрел на дверь, скрипуче засмеявшуюся над ним. – Нин увидит.

– А, безделка. Она подумает, это кто-то из её новых. Есть один, он всё время, тово…

– Не сомневаюсь, что у него был пример. – Удрученно заметил Энлиль. – Быстрее давай.

Энки рассердился и, полуоборачиваясь, показал, мотнув головой:

– Тоже мне, не распоряжайся. Это природа. Растопырься, никто и не заметит. Ну?

– Скотство какое. – Ворчал Энлиль. – Э. Э! Любезный! – Поспешно прикрикнул он, видя, что Энки намерен совершить разворот на пять часов.

Энки послушно вмонтировал в пейзаж свою выразительную спину. Энлиль помолчал и занервничал, покраснел и тревожно уставился на дверь, пытаясь прикрыть её взглядом.

– Ну?

– Уже. – Огрызнулся Энки и повернулся.

Энлиль отвёл глаза и взмахнул рукой.

– Ну, знаешь!

– Чего? А…

Энки несколькими взмахами привёл себя в порядок и с явным удовольствием ещё раз оглядел. Он ли не образец элегантности.

– Ничего. Для травы полезно, органика, брат, великое дело.

– М-да. – Обескураженно сказал Энлиль, глядя на результаты великого дела.

Энки издевательски посоветовал:

– Представь, что ты на берегу реки. Ты бы тогда не возмущался.

Нин открыла дверь настежь и, ещё не выйдя, глядя внутрь, спросила:

– Ты что-то сказал?

– Энлиль, – неторопливо сообщил Энки, – спрашивал, где у нас комната для мальчиков.

Энлиль заскрипел зубами.

– Я не… – И благоразумно умолк. Насилие бывает разных видов. Например, в виде развлечения.

– Там, в корпусе. – Сказала Нин.

Она вышла и пяточкой прихлопнув дверь, остановилась, чтобы побезопаснее перехватить довольно большой свёрток.

– Энки, ты бы сам объяснил, что ты, в самом деле…

Увидев лицо Энлиля, всё поняла и с упрёком взглянула на Энки. Её порицание пропало втуне. Энки, распуская в воздухе щедрые руки, кинулся к ней.

– Ох, ты. Вот мы, вот мы какие…

Энлиль забыл о шуточках Энки, так как теперь смотрел – не на свёрток, на лицо Нин, склонившееся над ним.

Энки с бормотанием:

– Тебе тяжело… нельзя… дай. – Отобрал свёрток и, взяв его очень умело, пошёл к брату.

– Мы тяжёлые. – Заглядывая в окошечко, бормотал он. – Тяжёлые мы. Совсем мы большие, а?

Энлиль сделал усилие над собой, чтобы не отшатнуться. В это время Нин оправляла своё одеяние, и он, конфузливо улыбнувшись ей, нахмурился. Что-то показалось ему – непривычное. Он себя одёрнул – за этими стенами вообще есть что-то нормальное?

Энки уже совал ему в лицо свёрток, пахнущий очень приятно – молоком, что ли, и какими-то средствами для купания.

– Да ты посмотри, какая прелесть, – ворковал Энки, поднимая к нему взгляд и улыбку, не относящуюся к Энлилю.

В покрывальце, в котором Энлиль узнал обрывок их древнего клетчатого пледа из нибирийской детской, что-то посапывало, дышало. Из-под покрывальца высовывался край махровой простынки, и – в окошечке – ещё ободок белейшей марли.

Энки так лез к нему, Нин так смотрела на него с крылечка, что Энлиль склонился к свёртку. Он мельком увидел потрясающее фантастическое личико в рыжей влажной шерсти. Личико ворочалось, вытягивая трубочкой розовый ротик. Ничего похожего на золотых младенцев леану, которых он как-то заметил играющими на полу в доме Нин.

Личико не было отвратительной харей, которую показало ему на бегу страшное существо, теперь сидящее в кустах. Веки в ободках тёмненьких звериных ресничек были сомкнуты. Не дай Абу-Решит, они откроются.

Маленький нос, с кончиком, как у всех животных, поморщился.

Энлиль, мучительно думавший, что сказать, и говорить ли, прошептал вполне искренно:

– Не шуми.

Энки обменялся взглядом с Нин.

– Ишь, зацепило.

Энлиль сдвинул брови. Но орать он не мог. Спящее крохотное чудовище внушило ему острую жалость, и вообще орать, когда кто-то спит, просто невежливо.

Реснички дрогнули и открылись прямо в Энлиля большие мутные младенческие глаза. Огромные зрачки пульсировали, втягивая его взгляд.

Нин поняла, что с Энлиля довольно и, подойдя, отобрала свёрток. Она отступила, покачивая свёрток, из которого раздался звук, настолько похожий на скрип двери, что Энлиль невольно ещё раз глянул. Дверь прикрыта и не шевелится – а там, за нею, зреют дневные кошмары в тёплых свёртках.

– Вы не жалеете ничего. – Дрогнувшим голосом сказал он.

– Вот те раз. – Изумился Энки, призывая жестом сестру повозмущаться. – А я-то думал, ты всосал достаточно свежего воздуха и понял, глядя на эту славную мохнушечку, что мы дело делаем.

– Издевательство.

– Да кто над ним издевается! – Возмутился Энки громко.

Нин шикнула. Энки чуть понизил голос.

– Побойся ты Бога, Энлиль. Это драгоценное дитя ожидает прекрасная жизнь. Нин с него пылинки будет сдувать. О. Видал?

Нин прогуливалась со свёртком, и снова его смутила какая-то ускользающая деталь… но вообще-то в этом новом образе Нин было что-то волнующее.

– В клетке. – Сказал Энлиль.

Энки не нашёлся, что возразить, и только выгнув губы, оглядел широкое пространство луга.

– Тогда и мы в клетке, брат.

– Наш выбор.

– Всё это, – отчеканила Нин, подходя, – не имеет никакого отношения к генетическому материалу.