Михаил Савеличев - Крик родившихся завтра

Пальцы промахивались по клавишам. Зеленые числа расплывались. Она вытирала слезы, щурилась, пытаясь разобрать за светлыми пятнышками роковую дату. Он был там. Вместе с ней. Почти. Сидел в коридоре, воспользовался служебным положением и слушал ее крики. О чем он думал? Вот она – ни о чем.

Сделано. И – ничего.

Конечно, он не мог так поступить. Похоже на самоистязание. А может, он поэтому и не пользовался своей станцией, что каждый раз приходилось набирать роковую дату?

Ошибка. Она допустила ошибку. Вместо шестерки – семерка.

Сработало.

Она смотрела, как по экрану ползут строчки доступных дел. Дети патронажа. Синдром угнетения разума. «Парацельс». Кюри-Мария. Наталья.

Читать нет ни сил, ни желания, ни времени. Рулон в АЦПУ почти кончился. Но достаточно для распечатки. Чего? Какую правду она хочет знать? Точнее, подтвердить?

Правда – самая страшная вещь на свете.

Ночная смена. Присутствие Натальи возле Кюри необязательно, но это единственное место на земле, где она чувствует себя сносно. Физически – следует уточнить для полноты клинической картины. Ангелика спит в закутке. Что тоже добавляет порцию облегчения. Теперь уже душевного. В геофронте затишье. Лишь привычный гул машины, иногда разбавляемый шелестом печатной ленты. Сидящие за рабочими станциями вяло нажимают клавиши, но лишь для того, чтобы не задремать. На застекленном шкафчике – ярко-красные туфли. Новые. Не ношеные. Куда, а главное – кому в них ходить? Вживление электродов в мозг – опасная операция. Как зондирование Вселенной, неизвестно на что наткнешься. Ну, почти неизвестно. Миллиметр вправо, миллиметр влево, десятая часть деления шкалы напряжения, а может, все вместе, и вот ноги – лишняя часть тела. Нет чувствительности, потом нет кровотока, и чтобы спасти всё, приходится жертвовать частью. Ничего злонамеренного, всего лишь медицина. Огурец. Провидческое прозвище.

У нее здесь много прозвищ, и все, наверняка, провидческие. Наталья достает сложенную бумажку и еле-еле разбирает блеклый точечный шрифт АЦПУ: Демон Максвелла, Огнивенко, Заграбастов, Шприц, Поломкин и так далее по странному списку, где среди непонятных то ли кличек, то ли кодовых имен выбивается из причудливой фантазии составителя некая Надежда Иванова. За которой сразу же следует Огурец. Вот так просто – кто-то заслужил имя и фамилию, а кому-то и клички достаточно. Или Надежда Иванова – тоже прозвище?

– Туки-туки, – сказал Брысь, заглядывая с высоты своего роста поверх ширмы. – Не спишь?

– Кто такой демон Максвелла?

– Демон, которого придумал Максвелл для постановки мысленного эксперимента по разделению молекул различной энергии, – Брысь даже не удивился. – Он, то есть демон, стоит около дырки, соединяющей две емкости, и открывает эту дырку молекулам с определенной энергией. Результатом должно стать то, что в одной емкости у нас будет горячий газ, а в другой – холодный.

– Ага, а что делает Огнивенко?

– Какой такой Огнивенко?

– Это тоже демон для мысленного эксперимента?

– Никогда о таком не слышал, – Брысь даже лысину почесал в подтверждение своей озадаченности. – Хотя наш брат физик любит придумывать всякие красивые сущности. В «Технике – молодежи» об этом прочитала?

– Вроде того.

– Ну, тогда понятно, – чуть ли не с облегчением сказал Брысь, – они и не такое напишут. Фантасты. Читай что посерьезнее – «Науку и жизнь», например. У меня есть пара популярных книжонок, могу подкинуть.

– Про скалярное смещение? – Наталья встала и поправила капельницу. Проверила иглу, для чего пришлось откинуть простыню. Кюри беспокойно зашевелилась.

– Н-нет, про это еще не написали, – Брысь смотрел на перебинтованную девочку.

– Почему? Ты зайди, чего стесняешься? Ты и синхрофазотрона какого-нибудь будешь стесняться?

Брысь закусил губу, отчего оттопырился клочок волос на подбородке, подумал, открыл рот, то ли собираясь отказаться, то ли набирая воздуха для смелости, но потом всё же шагнул за ширму, присел на стульчике – огромный, с окладистой бородой.

– Что мы тут наблюдаем? – спросила Наталья. – А наблюдаем мы тут ребенка женского пола, приблизительно семи лет – точнее пока установить невозможно, с уродствами врожденного – и не только – характера. Если говорить о верхних конечностях, то это, несомненно, следствие нарушений внутриутробного развития. Как вы думаете, коллега? – Брысь сумасшедшими глазами смотрел на Наталью. Она осторожно взяла культю и помахала ему. – Здравствуйте, дядя Брысь, здравствуйте! Давно хотела познакомиться с тем, кто бьет меня электричеством, дядя Брысь, – сменила писклявый голосок на отстраненность профессора: – Хотя отсутствие нижних конечностей следует отнести к приобретениям внеутробного развития, судя по шрамам. В чем же причина, коллега? Я бы отнесла это на счет внутримозговых повреждений, учитывая количество имплантированных электродов и периодические сеансы шокотерапии. Теперь предлагаю приступить к осмотру головы девочки. Коллега, вы не поможете снять бинты?

– Прекрати, – прошептал Брысь. – Прекрати немедленно.

– Почему? – Наталья удивленно приподняла брови. – Разве физик не должен знать, как устроен прибор, с помощью которого он делает столь впечатляющие открытия? То, что прибор имеет вид семилетней девочки, для науки значения иметь не должно. Или таких приборов много? Целая толпа приборов и каждый – готовая Нобелевская премия?

Наталья шагнула к Брысю, тот неловко подался назад и упал вместе со стулом, запутался в халате и возился на полу огромным неуклюжим насекомым, всхлипывая и шепча:

– Ты не имеешь права так говорить, ты не имеешь права так говорить, ты…

Пришлось помочь ему подняться и усадить на смотровую койку. Дойти до шкафчика, достать емкость и две мензурки. Спирт прошел по горлу прохладной водой и осел в желудке тяжелой лужицей. Но на Брыся подействовал как надо.

– Сколько их всего? – спросила Наталья.

– Много. Очень много.

– И у всех этот самый… скалярный?

Брысь отобрал у нее емкость и глотнул из горлышка.

– Нет. Конечно же, нет. У всех по-разному. Разные причуды. Ты не понимаешь. Ты многого не понимаешь, – всхлипнул почти по-бабьи, – а сама-то, сама! Нас сегодня-завтра закроют, шарашку ликвидируют, а ее… – он мотнул неопределенно головой.

– Из-за комиссии?

– Из-за комиссии, из-за опытов, из-за СУРа, из-за полета на Марс, из-за того, что на дворе шестьдесят седьмой. Мало ли причин?

Наталья схватила хныкающего Брыся за шиворот, притянула к себе и прошептала в ухо:

– Отсюда можно выбраться?

Брысь дернулся, пытаясь освободиться от хватки, но его совсем развезло.

– Нельзя. Ты вообще о чем?