Михаил Савеличев - Крик родившихся завтра

Он затушил сигарету, взял пистолет, передернул затвор.

Наталья хотела попросить Брыся отвернуться, но передумала. Халат, блузка, лифчик ужасно мешали. Кюри невесомо покоилась на коленях и сгибе руки. Казалось, она спит, но рот открывался, как у голодного галчонка, из уголка губ стекала слюна. Тощее тельце подрагивало. Повязки ослабли, распутались и выглядели ужасно неряшливо.

– Помоги, – не выдержала Наталья, и Брысь залез на платформу. Горячие кончики пальцев обжигали кожу. – Халат, тяни за рукава. Сможешь расстегнуть сквозь блузку? Да, там на косточках, нужно надавить…

Зачем она так вырядилась? В дурацкий брючный костюм? Хорошо хоть пиджак на десяти застежках заранее сняла. Будто не верила, что сегодня всё случится.

Кюри заворочалась, захныкала. Наталья перехватила ее ладонью под голову, прижала к себе. Перебинтованная культя ткнулась в обнаженную грудь. Брысь с ужасом смотрел на происходящее. Она даже не сосала, а жевала. Маленькими острыми зубами. Больно. Потом всё же разжала челюсти. Острая боль сменилась на тянущую.

– У тебя же там ничего нет, – то ли сказал, то ли спросил Брысь.

– Не важно, – Наталья нащупала веревку, намотала на кулак. – Когда начинать?

– Ты уверена? – Брысь достал из кармана папиросу и сунул ее в рот, прикусил мундштук, но зажечь не озаботился.

– Мыло и мочало, начинай сказку с начала, – сказала Наталья.

– Меня уволят.

– Зато какая физика.

– Физика что надо. Переброска двух разумных тел на предельное расстояние в ходе эксперимента, собранного на коленке и в нарушение приказа начальства. Я в восторге.

Лампочка зажглась зеленым.

– Черт, что я делаю? – Брысь опять сунул в рот изжеванную папиросу.

– Помогаешь всем нам стать лучше, – сказала Наталья и потянула веревку.

Прости меня, кажется, крикнул Брысь.

Ничего особенного. Никакого промежутка.

Была тьма, стал свет.

Было тепло, стало холодно.

Было тихо, стало шумно.

Был Брысь, нету Брыся.

Дорога. Холмы. Осень. Ветер. И даже машина далеко впереди, неуклюже съехавшая на обочину.

Кюри захныкала, но Наталья кое-как прикрылась, застегнулась. Хорошо, что позаботилась об одеяле – голый ребенок на таком ветру сразу простудится. Нужно быстрее дойти до машины, там одежда для нее и Кюри. Марии Кюри. Пусть будет так.

Странно, неужели Бравый их не заметил? Продолжает сидеть в машине и слушать по радио сводку военных действий? Мальчики любят войнушку. А нам, девочкам, обо всем приходится заботиться самим.

Почему-то она оказалась босиком. Туфли исчезли. Волшебные серебряные туфли исчезли, перенеся девочку Наталью и девочку Марию из мрачного замка людоеда. Самое трудное – первый шаг. Потом легче.

– Держись за меня, – сказала Наталья, и Кюри обхватила ее за шею. Слабо. Непривычно. Вряд ли ее носили вот так на руках. – Мы сейчас дойдем. Тут ерунда. Близко. Шаг за шагом, шаг за шагом.

Закрапал дождик. Для полноты удовольствия.

Пять шагов. Десять шагов. Сто шагов.

– Эй! – получилось плохо. Неубедительно. – Бравый!

Черт тебя побери, Бравый. Я вижу твою спину, а ты не изволишь почувствовать мой взгляд. Взгляд любимой женщины. Или врут писатели-поэты? Нет во взгляде чудодейственной силы? Чадодейственная сила есть – в Кюри, а всё прочее – выдумки. Черт с тобой, дойду. Только вот остановлюсь ненадолго, отдышусь и опять пойду.

– Держись, детка, держись, мама всё сделает, как надо. Мама у тебя – отвратительная мама, но уж это она сделать сможет.

Она еще много чего говорила, поглаживая прижавшуюся Кюри по спине, даже сквозь одеяло ощущая выступающие позвонки: и о том, что они улетят с этого острова, и о том, как будут жить все вместе в далеком чудесном месте под названием Ленинград, и о том, что у нее будет папа, ведь для маленьких девочек очень важно иметь папу, а папа – это не тот, кто… (здесь она слегка запнулась), в общем, это тот, кто о ней по-настоящему заботится, и о том, что они всё-всё забудут, забудут, как страшный фантастический сон, ведь в Советском Союзе не могут существовать такие Спецкомитеты, это неправильно, в Советском Союзе могут отправить на Марс экспедицию, а вот проводить эксперименты над маленькими девочками не могут, а значит, всё это сон, даже не сон, а кошмар, ибо только в кошмаре Бравый может лежать на руле, а из отверстия в виске стекать кровь ему на колени.

Замызганное ветровое стекло, дотлевающая сигарета, радио, сообщающее о чем-то, что уже не воспринималось головой. Вот цена обещаниям, которые она давала Кюри. Опять обман. Предательство. Нет сил ни кричать, ни плакать, ни идти. Только сползти спиной по теплому боку машины.

Покой. Девочка затихла, устроившись поудобнее. А в синей бездне без единого облачка летел самолет, не тот, который должен их увезти в придуманный Ленинград, а другой, вражеский – с белыми звездами. Вслед за ним пролетела еще пара других, с красными звездами, но так же беззвучно, и лишь потом вздрогнула земля.

А из леса выходили туристы. И это было еще нереальнее нереальной реальности, в которой ей маячила долгая счастливая жизнь.

Наталья сразу их узнала, ведь сон и бред экономны на выдумки. Кем еще могли оказаться туристы в этих местах, как не теми самыми – с ее самолета? Сколько с тех пор прошло? Недели? Месяцы? Годы? Какая разница – во сне не считается.

– Старая знакомая! – присвистнул впереди идущий. Тот, что пел тогда про горы, лучше которых могут быть только горы. – Давно не виделись.

Сейчас меня будут убивать, поэтому отвечать не обязательно.

– Что она здесь делает? Дятел…

– Замолчи! Лучше займитесь машиной.

Тот, кого назвали Дятлом, присел перед ней на корточки и потянул за краешек одеяла.

– Это она?

Наталья крепче прижала к себе Кюри.

– Нам придется ее забрать, – сказал он.

Замотала головой. Будто это что-то значило.

– Мне очень жаль, что так получилось, – Дятел поднялся, достал пистолет. – Простите, правда.

Двигатель заработал. Двое протащили мертвое тело до обочины, раскачали и бросили в кусты.

– Долго будешь возиться?

Дятел скривился:

– Делайте свою работу.

Наверное, он выстрелил, потому что мир изменился.

У каждой красивой девочки должна быть некрасивая подружка.

Но если ты безобразна, то не значит, что твоя подруга – Белоснежка. Она может оказаться еще хуже. Не внешностью, тараканами в голове.

Мысль не новая, но свежая.

Под стать летнему утру, что за мутным окном «крейсера». Наш класс дебилов и идиотов наполняется, как подставленный под тонкую струйку кувшин. Или как баночка для анализов, которые вдруг приспичило собрать у тех, которым совсем не приспичило. Это, вообще-то, не я. Я – девочка приличная, хоть и сижу на подоконнике. Наблюдаю. Как Огнивенко размазывает по доске вчерашнее задание по физике. Непонятные закорючки отмываться не хотят. Словно поросята. Они и похожи на поросят – белые и непонятные. Что это назвали? Какая-то там «механика». Надо спросить у Хаеца. Хоть у нее после сна память начисто отшибает, но в книжечку она пишет регулярно. А вдруг ее Огнивенко на всю ночь дневальной поставила? Без сна и ужина? Тогда Хаец расскажет всё подробно, минута за минутой, секунда за секундой.