Юрий Брайдер - Враг за Гималаями

— А баксами с ангелом-хранителем слабо поделиться? Все себе хочешь зажилить?

— Фальшивые они. — Для наглядности Донцов разорвал одну стодолларовую купюру пополам.

— Как фальшивые? Не может такого быть! — очнулся Ухарев, но, получив рукояткой пистолета по зубам, снова впал в прострацию.

— За что он тебя? — осведомился чумазый «ангел-хранитель», подсчитывая свалившиеся с неба денежки. — Принципиальные разногласия, или просто чувиху не поделили?

— Я этого хунхуза первый раз в жизни вижу. Заказали меня. Вот за эти самые паршивые бумажки… Ты мне лучше крепкую веревку раздобудь.

— Кончать его будешь? — деловито осведомился бомж. — Учти, я соучастником быть не собираюсь.

— Не привык я руки о всякое дерьмо марать. Доставлю куда следует. Пусть суд его судьбу решает.

— А ты случайно не из сучьего домика будешь? — Бомж сразу помрачнел, наверное, сожалея о содеянном.

— Есть такое дело, — признался Донцов. — Дождусь я веревку или нет?

— Наручники надо при себе носить, — буркнул бомж, копаясь в мешке, где хранилась его добыча. — Веревка будет, но за отдельную плату…

Донцову не осталось иного выхода, кроме как доставить крепко связанного Ухарева в свою квартиру — местонахождение ближайшего таксофона он. честно сказать, не знал, а сил на то, чтобы конвоировать задержанного в отдел, явно не хватало.

Еще на лестничной площадке Донцов услышал, как надрывается его телефон.

Втолкнув Ухарева внутрь, он заставил его лечь на пол лицом вниз, и только после этого снял трубку.

Звонил Цимбаларь, находившийся в состоянии крайнего раздражения:

— Ты почему из дома не выходишь? Мы со вчерашнего вечера под твоими окнами дежурим! Окоченели, как цуцики! Маковой росинки во рту не имели!

— Подожди, не разоряйся, — прервал его Донцов. — Объясни толком, где вы дежурите? По какому адресу?

— Только у меня и проблем, что твой адрес помнить! Сам знаешь, я зрительной памятью пользуюсь. И твой дом ни с каким другим не спутаю. Ты мне однажды даже ключи от своей квартиры уступил.

— Так это когда было! Три года назад! — Донцов наконец-то понял, в какую рискованную историю он по вине Цимбаларя едва не вляпался. — Я адрес давно сменил. В той квартире сейчас совсем другие люди живут. Недоносок ты, Саша, и это не оскорбление, а диагноз.

— Неужели мы маху дали? — Цимбаларь с надрыва сразу перешел на шепот.

— Еще какого! Этот гопник четыре выстрела в меня успел сделать. Только бронежилет и спас. Записывай мой новый адрес и срочно жми сюда.

— Говори, я и так запомню. — произнес Цимбаларь совсем уже убитым тоном.

— Ах да. у тебя же идеальная память… Улица Молодежная, дом шесть, квартира сорок пять. Заходите без звонка, я дверь не запирал.

Теперь пора было заняться и Ухаревым, который вел себя сейчас скромнее школьницы, решившей расстаться с невинностью, даже пощады не просил.

Донцов не без труда перевернул киллера на спину (был он хоть и тщедушен, да жилист) и вполне дружелюбно произнес:

— Привет, снайпер.

— Здрасьте, — ответил Ухарев и тут же заканючил: — За что избили? Я мимо шел и никого не трогал. Стыдно над нищим издеваться. Отпустите Христа ради.

— Не придуривайся, Кондуктор. — Донцов продемонстрировал ему пакет с трофеями. — На шпалере остались твои пальчики. Сам ты давно в розыске. Псих тебе, кстати, привет передает. Давно о встрече мечтает. Так что не лепи горбатого.

— Откуда кликуху мою знаешь, начальник? — Ухарев вылупился на Донцова.

— Я и портрет твой у сердца храню. — Он продемонстрировал розыскную фотку. — Красивый ты раньше был. Кавалер на загляденье. А теперь зарос, облысел, опаршивел. Смердишь, как козел. Пора образ жизни менять. Теперь тебе и парикмахер будет дармовой, и баня бесплатная.

— Ох. зря я на это дело согласился, — с горечью молвил Ухарев. — Знал ведь, что на мента иду.Чуяло сердце, что вилы мне светят, да обратный ход уже поздно было давать.

— А ты откупиться попробуй.

— Средств не имею. А в долг ты не поверишь.

— Конечно, не поверю. Но облегчить участь могу. Не за так, конечно.

— Сдавать корешей не буду, сразу предупреждаю! — Ухарев заелозил по полу, словно змея, сбрасывающая кожу.

— Воспринимаю эти слова как неудачную шутку. Надо будет, ты все сдашь. Даже отца родного. Сам понимаешь, взяли тебя без свидетелей, допрашивают без протокола. Никакими процессуальными формальностями я не отягощен. Налью сейчас кипятка в тазик, и буду там твой елдак полоскать. Когда с него последняя шкурка слезет — иначе запоешь. Есть и другие способы развязывать язык, сам знаешь. А если перестараюсь, тоже не беда. Ты ведь, кроме уголовки, никому не нужен. Найдут завтра на свалке твой изувеченный труп — и перекрестятся от радости. Одной паршивой гадиной в этом мире меньше стало. Поэтому не зли меня. Ты расколешься еще прежде, чем сюда заявятся мои дружбаны, которые с тобой цацкаться тем более не станут. Да и вопросик у меня имеется самый что ни на есть безобидный.

— Интересно будет послушать, — пробубнил Ухарев.

— С какой целью осенью прошлого года ты ночью проник в здание психиатрической клиники, расположенной на улице Сухой?

— Вопросик и в самом деле плевый. — Ухарев, выискивающий в словах Донцова какой-нибудь подвох, от умственного напряжения даже засопел. — При тех делах, которые ваша контора на меня вешает, это просто детская шалость… Не думал даже, что тот случай когда-нибудь всплывет.

— В это заведение людей силком доставляют. А ты сам полез. Вот и хочется знать, какой ты там интерес имел.

— Какой интерес может иметь в чужой хате человек моей специальности… Наняли меня. За хорошие денежки. Вальта одного убрать. Но дело не выгорело.

— Об этом потом… Какого конкретно вальта? Расскажи подробнее.

— Я его паспортными данными не интересовался. Мне схему дали. И номер палаты. Пришить его, говорят, проще простого. Он и так не жилец на этом свете.

— Как ты проник в здание?

— На первом этаже окно в столовке было не заперто. По-моему, третье слева от угла. А внутри я отмычками действовал.

— Этими? — Донцов продемонстрировал один из своих трофеев.

— Ими, родимыми, — признался Ухарев. — Ручная работа, оружейная сталь.

— А как мимо дежурной медсестры пройти собирался? — продолжал допрос Донцов.

— Припугнул бы ее. Но без всякого насилия. Такое было пожелание.

— Еще какие-нибудь пожелания у заказчиков были?

— Дай подумать… Стрелять надо было в сердце, и только в сердце. Никаких контрольных выстрелов… И еще предупреждали, что следить за мной будут. От первой минуты и до последней.

— Каким образом?

— Вот это я не знаю. На пушку, наверное, брали. Никакой слежки за собой я как раз и не заметил.