Юрий Брайдер - Враг за Гималаями

— Неужели никто из посторонних в тот день не заходил в «Теремок»? Почтальон, пожарный инспектор, водопроводчик?

— Почему же! Заходили. Несколько девок. Работу искали. Азеры, сам знаешь, к девкам лояльно относятся. Их всех камеры слежения зафиксировали.

— Не было там одной посетительницы с ярко выраженной восточной внешностью?

— Чего не знаю, того не знаю.

— Видеозаписи с камер слежения случайно не сохранились?

— Какое там! Во время последней разборки пожар случился. От «Теремка» голые стены остались. Скоро там фитнес-центр откроется, а проще говоря, бордель. Капитальный ремонт полным ходом идет.

— А где сейчас отпечатки пальцев, которые твой приятель снял с ключа и сейфа?

— Даже затрудняюсь сказать. Расследование-то производилось неофициальное, без ведома руководства. Проще говоря, купился он за хорошие бабки. Но лично я передал бы отпечатки в нашу картотеку. Не исключено, что они где-нибудь всплывут.

— Поточнее узнать нельзя?

— Нельзя, а главное, не у кого. Пропал этот пенек без вести. Теперь весны ждем. Где-нибудь в марте-апреле вытает из-под снега. А ведь предупреждали его, чтобы со всякими отморозками не водился. На двух стульях не усидишь даже при наличии очень широкой задницы.

На том они и расстались. Донцову предстоял визит в клинику профессора Котяры, а оперу Психу — участие в операции «Невод».

На сей раз Шкурдюк поджидал Донцова прямо на проходной, как будто бы никаких иных забот вообще не имел.

— Сегодня вы прекрасно выглядите! — с ходу заявил он. — Просто цветете!

— Дерьмо тоже цветет, — мрачно пошутил Донцов. — Когда плесенью покрывается.

На территории клиники почти ничего не изменилось. Дворник Лукошников шаркал метлой по асфальту в дальнем конце двора. Стая ворон, громко перекаркиваясь, обследовала мусорные контейнеры, которые за истекшие сутки коммунальщики так и не удосужились вывезти.

— Зайдем в столовую, — сказал Донцов, когда они приблизились к третьему корпусу.

— Обед еще не готов, но думаю, что от завтрака что-нибудь осталось. — поспешил заверить его Шкурдюк.

— Всякие разговоры о еде прошу прекратить раз и навсегда. — отбрил его Донцов. — Я не кормиться сюда хожу, а дело делать.

Окно, о котором упоминал Ухарев, находилось не в обеденном зале, а на кухне, где на огромных электроплитах что-то жарилось, парилось и кипело, распространяя резкие ароматы заморских специй и отечественного комбижира.

Для Донцова подобная атмосфера была чревата если не обмороком, то по меньшей мере приступом рвоты, но, поскольку на него со всех сторон пялился местный персонал, преимущественно сисястый, задастый и румянощекий, он решил во что бы то ни стало держаться гоголем.

Демонстративно пренебрегая помощью чересчур услужливого Шкурдюка, он взобрался на подоконник, вскрыл распределительную коробочку, посредством которой сигнализация оконной рамы подсоединялась к общей цепи, и убедился, что все датчики отключены. Причем сделано это было не абы как, а со знанием дела.

Никак не прокомментировав свое открытие, Донцов спрыгнул с подоконника (внутри что-то екнуло, как у запаленной клячи) и завел со Шкурдюком следующий разговор:

— Кто из работников клиники имеет доступ на кухню?

— Повара, раздатчицы, санитарки, — начал перечислять заместитель главврача. — Ну и представители администрации с инспекционными целями.

— А дворники, грузчики?

— Грузчики у нас штатным расписанием не предусмотрены, девушки сами справляются. А дворнику здесь делать нечего. Он и в столовую-то не ходит. Питается всухомятку тем, что приносит с собой.

— Ясно, — сказал Донцов, припомнив эпизод с кормлением ворона.

Дальнейшие их контакты происходили уже в кабинете Шкурдюка, без посторонних глаз.

— Вы знаете всех сотрудников клиники? — спросил Донцов, безуспешно пытаясь сосчитать золотых рыбок, снующих в аквариуме.

— Как же иначе! Я с каждым собеседование провожу. И ежеквартальный инструктаж по технике безопасности.

— Нет ли у вас женщины с характерной восточной внешностью, предположительно китаянки или узбечки, хрупкого телосложения, невысокого роста и сравнительно молодых лет?

— Есть одна такая, — даже не задумываясь, ответил Шкурдюк. — Только не китаянка и не узбечка, а бурятка. Тамара Жалмаева. Санитарка.

— В какую смену она работает?

— Сейчас выясним… — Шкурдюк снял трубку внутреннего телефона. — Попросите, пожалуйста старшую медсестру… Ирина Петровна, еще раз здравствуйте. Посмотрите по графику, когда работает Жалмаева… Что?… И давно?… Почему меня в известность не поставили?… Хорошо, разберемся…

— Случилось что-нибудь? — Сердце Донцова замерло, пропустив один такт, что всегда случалось с ним, когда в наугад заброшенную сеть вдруг попадалась крупная, а главное — желанная добыча.

— Маленькая неувязочка. — Шкурдюк от смущения даже запыхтел. — Эта Жалмаева уже четвертый день не выходит на работу и не отвечает на телефонные звонки. Заболела, наверное. Нынче грипп людей так и косит.

— Где ее личное дело?

— В отделе кадров. Принести?

— Не надо, я сам схожу.

В тоненькой папочке, выданной Донцову инспектором-кадровиком, женщиной, причесанной и накрашенной по моде тридцатилетнем давности, находился подлинник диплома об окончании медучилища, трудовая книжка, напечатанное на машинке заявление о приеме на работу и ксерокопия титульной страницы паспорта. Все документы были выданы на имя Тамары Бадмаевны Жалмаевой, 1978 года рождения, уроженки поселка Селендум, одноименного аймака.

Фотография изображала серьезное девичье личико, с носом пилочкой, раскосыми глазенками и гладко зачесанными назад черными волосами. До этого Донцов почему-то представлял себе буряток несколько иначе.

— На работу она сама устраивалась? — спросил Донцов.

— Сама, — ответила кадровичка. — Хотя обычно к нам по рекомендациям приходят.

— Не говорила, почему ее именно к вам потянуло?

— Я уже и не помню. Она вообще-то не шибко разговорчивая была.

— Странно… Имея диплом медсестры, согласилась работать санитаркой.

— В медсестрах у нас недостатка нет. А санитарок всегда не хватает. Я предложила, она и согласилась.

— Документы, похоже, в порядке… А как у нее с пропиской?

— Тоже все в порядке. Я паспорт сама проверяла. Адрес имеется в заявлении.

— Кстати, у вас все заявления на машинке печатаются?

— Дело в том, что кисть правой руки у нее была забинтована. Дескать, обожгла. Делать нечего, я заявление напечатала, а она подписала.

— Скорее, подмахнула. — с иронией произнес Донцов, сравнивая подписи Жалмаевой на заявлении и на паспорте. — Сходство весьма отдаленное.

— Я же говорю, рука у нее болела. — Кадровичка, не привыкшая, чтобы ей перечили, нахмурилась.