Юрий Брайдер - Враг за Гималаями

Оказывается, в клинику заявилась квартирная хозяйка санитарки Жалмаевой. Ищет свою пропавшую постоялицу, а также требует погашения задолженности по квартплате.

— Она еще у вас? — Донцов даже подскочил от неожиданности.

— Да. Рядом сидит.

— Не отпускайте ее. Я скоро буду.

Шкурдюк, как всегда, встречавший Донцова на проходной, торопливо сообщил:

— Я сказал, что вы родственник Жалмаевой. Это ничего?

— Нормально.

Женщина, разыскивающая беглую санитарку (главной ее достопримечательностью, если так можно выразиться, были очки с непомерно толстыми линзами), назвалась Таисией Мироновной Новохатько, и немедленно перешла в атаку на Донцова, нисколько не удивившись тому обстоятельству, что родичи имеют столь разную внешность.

— Шалопутной ваша своячница оказалась! Я как с ней договаривалась? Я договаривалась, что первого числа каждого месяца денежки на стол. Сначала-то она исправно платила, ничего не скажу. А потом вдруг как в воду канула, даже не попрощавшись. За две недели осталась должна. Вы мне ее новый адрес дайте. Или, еще лучше, из своих средств рассчитайтесь. Потом между собой разберетесь. Свои, чай, люди. Я хоть договор найма с ней и не заключала, но это дело просто так не оставлю. Неча над инвалидом по зрению издеваться.

Она сняла очки и стала промокать платочком слезы, которые были для нее то же самое, что сигаретная затяжка для Цимбаларя или сытая отрыжка для Кондакова, то есть дело самое пустяковое.

— Вы о какой Жалмаевой речь ведете? — Донцов предъявил хозяйке уже основательно затасканный фотоснимок.

— Об ней самой. — Вернув очки на место, она часто-часто закивала головой, словно кланялась иконе. — Вишь как вылупилась, бесстыжая…

— Значит, мы имеем в виду одного и того же человека, — констатировал Донцов. — И это уже хорошо. Я, конечно, могу вам дать новый адрес Жалмаевой. Вот только встретиться с ней пока нельзя. Но передачу собрать можно. Белье, мыло, сигареты, продукты питания согласно утвержденному перечню.

— Уж не в больнице ли она? — сразу сбавила тон хозяйка.

— Зачем же? Здоровью вашей бывшей квартирантки можно позавидовать. В тюрьме она. любезная Таисия Мироновна. И будет оставаться там впредь до решения суда. — Тут Донцов для пущего эффекта немного сгустил краски.

— Свят. свят. свят. — хозяйка перекрестилась. — А ты, милок, случаем не шуткуешь?

— Мне шутковать по должности не положено. — Он предъявил удостоверение.

— Ты мне спои книжки не подсовывай! — отмахнулась Таисия Мироновна. — Малограмотная я. Инвалид по зрению к тому же.

— Малограмотная она. вы только послушайте! — восхитился Шкурдюк. — А нашу клинику по одному только штампу на халате нашла. Сыщик!

Выяснилось, что квартирантка Таисию Мироновну в свои дела не посвящала, и даже место работы хранила в тайне, но, уходя, забыла на вешалке белый больничный халат (поступок Тамарке-санитарке вовсе не свойственный, скорее всего, жадная старуха просто присвоила полезную в хозяйстве вещь). Изучив имевшиеся на халате казенные штампы, Таисия Мироновна вычислила, куда ей идти за справедливостью.

— Сейчас мы отправимся к вам в гости и осмотрим комнату, в которой проживала квартирантка, — сказал Донцов. — Мне она никакая не родственница, если вы это еще не поняли. Она — опасная преступница.

В последней из съемных квартир, где обитала Тамара Жалмаева перед тем, как снова стать Доан Динь Тхи, Донцова вновь ожидало разочарование.

Ушлая девка не оставила о себе никакой памяти, если не считать того самого халата, в краже которого Таисия Мироновна в конце концов созналась.

Ни в прихожей, ни в ванной, ни в спаленке, где сейчас стояла голая, лишенная белья койка, не нашлось ни одной принадлежащей ей вещи.

Зато допрос хозяйки дал кое-что интересное.

Выяснилось, что квартирантка, кроме как на работу, никуда из дома не выходила, да и Таисия Мироновна не позволяла ей затемно отлучаться — долго ли до беды. То есть что в ночь убийства Тамарка-санитарка не покидала свою девичью постель, а следовательно, имела алиби.

— Это точно? Вы уверены? — продолжал допытывать ее Донцов.

— Куда уж точнее, — отвечала хозяйка. — Я. помимо всяких там защелок, дверь еще на ключ запираю, который у себя под подушкой прячу. Знаем мы эту современную молодежь. Одна шантрапа, даже если и порядочными прикидываются. Пустишь человека переночевать, а он сбежит под утро и все твое добро с собой прихватит.

— К двери другой ключ подобрать недолго.

— К двери, может, и недолго, да только к моему сну никаких ключей не подберешь. Я ночью вполглаза сплю, все слышу. И как соседи за стеной храпят, и как коты на крыше орут, и как тараканы шуршат.

Донцову вдруг припомнилась легенда об одном буддийском святом, который медитировал десять лет подряд, глядя на стену и внимая воплям муравьев. Силен был, конечно, мужик, но до Таисии Мироновны ему далеко.

— И как же вы ее при таком контроле упустили?

— Очень даже просто. Пошла на почту за пенсией, она и выскользнула. Уже потом я приметила, что ее вещичек нет. Моего, правда, ничего не взяла. Зря грешить не буду.

— Ну, хорошо. Допустим, ваша квартирантка никуда не выходила. А ее кто-нибудь навещал? Или, может быть, звонили?

— Звонить мне сюда можно только через колокол, который на церкви Успения висит. — Таисия Мироновна кивнула в окно, где среди серой хмури можно было разглядеть золоченые купола с ажурными крестами. — При моей инвалидности почему-то никакие льготы от власти не положены. Ни на телефон, ни на лекарства. А ходить к ней ходили, было такое. Один человек ходил. Нечасто, правда. Три раза за все время. Это когда она болела.

— Так она еще и болела? — удивился Донцов, в представлении которого Тамарка-санитарка была кем-то вроде несгибаемого Буратино.

— Случалось. Вроде как паралич на нее нападал. Она тогда пластом лежала. Даже бредила иногда.

— Как бредила? Маму с папой звала или матом ругалась?

— Бормотала что-то невразумительное. Да я особо и не прислушивалась…

— Хорошо. А что это за человек был? Описать его можете? — Донцов подумал, что от инвалида по зрению нельзя требовать чересчур многого, но ведь есть же такие слепцы, которые любого зрячего за пояс заткнут, например бабка Ванга или Секо Асахара.

— Описать? — задумалась Таисия Мироновна. — Можно и описать, если нужда имеется… С виду он дед старый. Но еще бодрый. По лестнице как молодой шастает. Рожа страхолюдная. Я его из-за этой рожи вначале даже в квартиру пускать не хотела, да она упросила. Говорит, родня моя дальняя, троюродный дедушка. Я и сдалась. Думаю, человек деревенский, уважительный. К тому же всегда трезвый.

— Почему вы решили, что он деревенский? — насторожился Донцов, в лучшие свои годы бравший след еще до появления запаха.