Юрий Брайдер - Враг за Гималаями

— Так он в валенках с галошами приходил! Ты когда последний раз человека в валенках с галошами видел?

— Совсем недавно, — признался Донцов.

Похоже, что ниточка от Тамарки-санитарки все же протянулась к дворнику Лукошникову. Недаром этот тип вызывал такую антипатию. Друг воронов и враг рода человеческого… Впрочем, это был еще не криминал. Два одиноких существа, пусть и разные по всем статьям, вполне могли сойтись. Примеров тому сколько угодно. Сцилла и Харибда. Квазимодо и Эсмеральда. Маугли и питон Каа. Цимбаларь и Кондаков.

Вот только почему Лукошников скрывал свою дружбу с молоденькой санитаркой? Не хотел делиться душевной тайной? Стеснялся? Или причиной тому преследующие старика провалы памяти?

А если здесь бывал вовсе не Лукошников? Валенки с галошами — это еще не особая примета.

— Как он хоть с вами разговаривал? — поинтересовался Донцов. — Хамил, наверное, на каждом слове?

— Какие могли бытье ним разговоры! Он ведь немой. Только кивал головой да дыбился. Он с фронта такой, после контузии. Квартирантка меня об этом сразу предупредила.

Вот так номер! Представить себе Лукошникова немым, да еще и улыбающимся, было весьма и весьма затруднительно. Тем не менее дворника (теперь, наверное, уже экс-дворника) нужно обязательно прощупать. Уж очень любопытная фигура.

И тут Донцова осенило! На одной из фотографий, позаимствованных в клинике, присутствовал и Лукошников, по-видимому, угодивший в кадр чисто случайно. И как он мог забыть про это! Да, с головой в последнее время что-то явно не в порядке…

Стоило только Донцову вытащить бумажник, как Таисия Мироновна сразу оживилась (что ни говори, а власть вещей над людьми велика!), но каково же было ее разочарование, когда вместо вожделенных купюр на свет божий появились обыкновенные фотографии, реальной коммерческой стоимости не имеющие.

— Посмотрите, нет ли здесь человека, который навешал вашу квартирантку. — Донцов стал поочередно передавать хозяйке снимки, безымянный автор которых и предположить не мог, что со временем они будут использованы для опознания потенциального преступника.

— Да вот же он, касатик! — Таисия Мироновна немедленно ткнула кривым пальцем в скорбную фигуру Лукошникова, весьма контрастирующего с общей оптимистической атмосферой снимка. С края стоит, пригорюнился.

— Вы не ошибаетесь?

— Как можно! Я хоть и инвалид по зрению, но такую рожу среди тысячи других узнаю. И вот это я тоже видела!

— Что? — Голова Донцова сблизилась с головой Таисии Мироновны, словно на популярной в свое время открытке «Люби меня, как я тебя».

— Вот эти загогулинки. — Палец Таисии Мироновны елозил по намалеванному на стене третьего корпуса загадочному символу, ради которого, собственно говоря, эти снимки и были конфискованы из архива клиники.

— Где вы их видели? — За мгновение до того, как это было сказано, что-то словно толкнуло Донцова изнутри.

— Кто-то из них двоих намалевал. Или пень глухой, или квартирантка. Я этот рисунок в мусорной корзине нашла. На скомканной бумажечке. Еще, помню, удивилась — какой ерундой взрослые люди занимаются.

(В квартире осуществлялся, мягко сказать, тотальный контроль, и надо полагать, что Таисия Мироновна искала в мусорной корзине не скомканные бумажки, а нечто более существенное — использованные презервативы, например.)

— Бумажку ту вы, конечно, выбросили, — вздохнул Донцов.

— Нет, хранить такое дерьмо буду! — брезгливо скривилась всевидящая инвалидка по зрению.

— Ну что же, и на том спасибо. А по поводу погашения долга вам следует обратиться в суд. Вменить, так сказать, гражданский иск. Не знаю, какими средствами располагает ваша бывшая квартирантка, скорее всего никакими, но вы надейтесь, надейтесь…

В тот же день, узнав через адресное бюро координаты Лукошникова, Донцов отправился к нему с визитом. Увы, времена наступили такие, что гость облачался не в визитку, а в бронежилет, и брал с собой не бутылку шампанского, а пистолет с досланным в ствол патроном.

Лукошников проживал в доме, который пятьдесят лет назад по праву считался элитным, но из прежних преимуществ сохранил нынче только высокие потолки, художественную лепнину (частично), и нестандартную планировку.

Элита, вселившаяся сюда в первые послевоенные годы, успела последовательно пройти, по крайней мере, два новых престижных уровня быта — модерновые башни семидесятых годов и коттеджи девяностых, — а тот, кто здесь задержался, числился уже не элитой, а так, плебсом.

Лифт в этом доме хоть и напоминал музейный экспонат, но функционировал вполне нормально, что несказанно обрадовало Донцова, которого, как всегда, ожидал один из самых верхних этажей.

Лестничная площадка была так просторна, что какая-нибудь неприхотливая семья вполне могла жить на ней, используя вместо туалета мусоропровод, а вместо душа — водосточную трубу. Да, все здесь было просторно, основательно и даже художественно, но какая-то печать древнего запустения лежала на каждой веши, на каждом архитектурном элементе. Это был не жилой дом, а развалины античного Колизея.

Дверь, ведущая в квартиру Лукошникова, целиком и полностью гармонировала с общей атмосферой запущенной архаичности, и даже обита была не банальным дерматином, а выцветшей от времени кожей, в свое время, наверное, составлявшей часть интерьера какого-нибудь прусского замка.

Однако долгие звонки и даже стук в эту дверь оказались безрезультатными. Замок, правда, был простенький, поддался бы даже кривому гвоздю, но нарушение неприкосновенности чужого жилища, гарантированное Конституцией, не входило в планы Донцова. Во-первых, особо не приспичило, а во-вторых, мешали люди, постоянно шаставшие вверх и вниз по лестнице.

В соседних квартирах получить информацию о Лукошникове тоже не удалось. Если на звонок и отзывались, то двери не открывали и беседовать на отвлеченные темы отказывались. Люди здесь жили по большей части тертые, битые жизнью, и своих после пятьдесят третьего года уже не сдавали.

Пуст оказался и почтовый ящик Лукошникова. Полковнику (или генералу) никто не писал.

И тем не менее Лукошников оставался единственной перспективной фигурой, если, конечно, не считать профессора Котяру, неуловимого, как легендарный колобок.

В очередной раз услышав по телефону, что Донцов ишет встречи с его шефом, Шкурдюк натурально запаниковал:

— Что вы, что вы, это невозможно, профессор на днях отбывает в Осло на съезд Международного общества психиатров. Ему даже пришлось отложить встречу с представителями патриархии.

— Но с вами-то он видится?

— Не больше пяти — десяти минут в сутки.

— Вот и выделите из этих пяти-десяти минут одну для меня. Скажите, что следователь, занимающийся убийством Олега Наметкина, настаивает наличной встрече.