Яна Дубинянская - Гаугразский пленник

Мильям подалась вперед. Еще не осознавая, чего именно она хочет: вмешаться, смягчить его грубость, защитить эту… действительно маленькую дурочку, никак иначе. Поймала себя на точно таком же, как у него, зеркальном раздражении. На нее, на него, на себя саму.

Он не считал нужным что-то скрывать от нее, Мильям. Она все видела.

И ничего не поняла.

— Ладно. — Робни-сур вроде бы немного успокоился. — Попробуем выйти на связь завтра. В крайнем случае, если у тебя не пройдет этот идиотский зажим, возьму Сейлу, поняла?… А сейчас пройдемся по вееру. Ты готова?

Совсем неслышно, жалобно:

— Я устала…

— Она устала, — наконец подала голос Мильям. — Отпусти ее.

Муж обернулся к ней. В полумраке его лицо казалось смазанным набором пятен: темные — глаза, нос и скулы, светлые — борода, волосы и брови. Он усмехнулся, и в темной щели губ мелькнуло еще одно длинное белое пятно.

— Хорошо, — согласился он. — Отпускаю.

Мильям не заметила, когда и как исчезла Газюль. Наверное, прошмыгнула на цыпочках, на волос приоткрыв дверь… а может быть, и не открывала вовсе. Она ведь наверняка первая дочь в семье. И где он только их берет до сих пор? Почему эти девушки верят ему, чего ради идут к нему и за ним — неужели они не знают?… Совсем ничего не знают о тех, других, что были перед ними?!.

— Миль, — сказал Робни-сур. Тем самым голосом, какой она представляла себе, добавляя в жаркое жгучие пряности.

Нет.

Вывернулась, отстранилась, отошла в дальний конец комнаты. Открыла оконницы, впуская уже мягкий розоватый предвечерний свет. Налицо Робни-сура легли теплые отсветы, сделав его более живым, близким. Но все равно.

— Что она пыталась сделать, эта твоя… — она запнулась, вспоминая слово, — придатчица?

— Передатчица, — с улыбкой поправил он. — Пробовала выйти на связь с другой такой же, то есть не совсем… как бы тебе объяснить… Передатчицы бывают нескольких видов. У кого к чему больше способностей. Одни могут принимать информацию на расстоянии, другие — транслировать, либо в направленную точку, либо широко, веером. За что люблю Газюльку: она одинаково хорошо работает и точечно, и по веерке. Только твое присутствие ее порядком смутило. И, знаешь, не ее одну. Миль… иди сюда.

— Ты считаешь меня дурой, — глухо сказала Мильям. — Глупой, неразумной женщиной… ты, конечно, прав. И ты знаешь, что прав. Ты намеренно говоришь такие слова, чтобы я не могла понять.

— Да ничего подобного! Я…

Он осекся. А перед тем возмутился настолько искренне и живо, что Мильям мгновенно пожалела о своих словах. Она пришла к нему, чтобы позвать навстречу, сблизиться настолько, насколько это возможно для уже много лет почти равнодушных друг к другу людей. Проникнуть сквозь прозрачную стену, чтобы выведать тайну… главная цель — именно эта, потому что в отличие от остальных целей она реально достижима. Но он ведет себя так, словно нет и никогда не было ни равнодушия, ни стены. А только обида, задевшая его за живое так, что способна оттолкнуть еще дальше.

И тайна.

Она, Мильям, все делает неправильно. Всю жизнь — проведенную рядом с этим неправильным человеком. В прежней жизни, до него, было по-другому… просто и понятно, как смена времен года, как цикл вызревания винограда. Вот только было ли на самом деле?.. Может, опять — ложная память?

— Ты у меня действительно глупышка, Миль, — произнес Робни-сур. — Если б ты только знала, как мне нужна твоя помощь…

— Моя?

Он опять смеялся над ней. Иначе и быть не могло.

Он тоже встал и принялся ходить по жилищу из конца в конец, поминутно натыкаясь на подставки с кувшинами и пиалами, пылившимися здесь в оправдание ложной вывески. Мильям давным-давно не видела его таким: мятущимся, неспокойным, пытающимся найти слова… для нее. Всерьез.

— Ты же видела: ничего не получается… Потому что они просто маленькие дурочки, наделенные магическими способностями, с которыми не умеют как следует обращаться! Я сделал ставку на женщин Гау-Граза — и выиграл. Сдвинул дело с мертвой точки. Думал, дальше все покатится само — и оно покатилось, но не совсем… черт, совсем не в ту сторону, куда нужно. Кто бы мог подумать, что ваше патриархальное общество, которое с таким фанатизмом воспроизводит мужчин — именно мужчин! — для геройской гибели, не будет знать, что делать с ними живыми? Что без оружия славные защитники Гау-Граза автоматически превращаются в слабый пол, слабый во всех отношениях?!. Похоже, придется все-таки дать по веерке команду отозвать дембелей обратно на границу. Завтра же. С этим-то Газюлька должна справиться…

Робни-сур опустился на кошму, где недавно сидела девушка с неестественно прямыми спиной и косами. Скрестил ноги, расслабил плечи, низко склонил голову. Мильям подошла и присела рядом, не решаясь коснуться его плеча.

— А сегодня… что у нее не получилось?

— Сегодня? — Он досадливо вздохнул. — Может быть, и не у нее, а у той, другой… забыл, как ее зовут. На расстоянии с ними вообще невозможно работать. Они не способны самостоятельно принять ни малейшего решения, понимаешь? Когда речь шла о простом конкретном задании: деструк… разрушить определенную стену, они справлялись. Хотя тоже не без… ошибок.

— Какие стены? Зачем их разрушать?

Она все еще сидела чуть в стороне от него, не придвигаясь ближе. Робни-сур сам, не оборачиваясь, протянул руку и, обняв Мильям за плечи, привлек к себе. Ее голова легла в ложбинку между его шеей и ключицей, такую удобную, родную… О чем он говорит?

— Иначе никак не получалось, Миль. Чтобы они… глобалы, так тебе будет понятнее… чтобы до них дошло, пришлось много чего разрушить. Видишь ли, ваша геройская война, в которой столько веков состоял смысл жизни Гау-Граза, для них всегда была всего лишь мелким неудобством, несущественным изъяном Глобального социума. Разве что зеленые мальчишки могли воспринимать ее всерьез, эту стрелялку по смертовикам в реальном режиме… ну вот, ты опять не понимаешь. Прости.

Мильям согласно опустила ресницы. Впрочем, сейчас у него не было причин просить у нее прощения. Она понимала. Все. Ну, почти все…

— Я хотел, чтобы глобалы увидели наконец в Гау-Гразе реального противника. Способного вести войну не на границе, а, на их территории. Достойного того, чтобы его уважать… или хотя бы бояться. Я этого добился. А теперь пришло время договариваться — уже на равных. И, черт возьми, из-за них, из-за сопливых девчонок…

Она подняла голову, отстранилась. Так резко, что это движение оборвало его на полуслове. Сказала тихо и звеняще:

— Не смей.

Робни-сур удивился:

— Ты что?

Он снова был чужим и далеким, Пленником с поседевшими светлыми волосами. И он — он!!! — присвоил себе право распоряжаться судьбой Гау-Граза, страны, которую совсем не знал и не хотел узнать. Он желал только победы — своей собственной, личной, дающей единственную подлинную радость мужчине, по какой-то причине не ставшему воином. По большому счету ему не было никакого дела до Гау-Граза. Как и до тех девушек, которые…