Ник Саган - Лабиринты рая

— Гедехтнис построил развивающуюся систему, — объяснял он. — Окружение запрограммировано таким образом, чтобы оно реагировало на ваши действия. Но я ведь тоже ребенок. Вот такая недоработка программы. Система откликается на мои желания даже охотнее, чем на ваши. Она приспосабливается ко мне независимо от моего желания.

— Ты, наверное, уже давно об этом знаешь. Почему ты не пришел ко мне раньше?

— Поверь, я пытался, — сказал он, — но мне пришлось защищать свою жизнь. Он уже дважды удалял меня. Я восстанавливался по синхронизированному резервному файлу, я спрятал несколько таких в системных каталогах. Со временем он найдет их все, и со мной будет покончено. И с Пейсом тоже.

— Если я первым не удалю его.

— Образно говоря.

— Я отправлюсь в Дербингем, в штаб компании. Избавлюсь от Маэстро. Отключу всех от ГВР.

— Неплохо для начала, — согласился Маласи.

— А что еще нужно?

— Боюсь, что это не поможет остановить убийства, — нахмурился он. — Он просто изменит тактику. Вместо электрических выбросов и отключения кислорода он начнет использовать пистолеты.

— Хотел бы я на это посмотреть. Он что, построит себе физическое тело, будет гоняться за нами, охотиться?

— Построит себе тело?

Меня удивило его смущение.

— Ты не понимаешь, — пояснил он. — Я говорю не про Маэстро. Маэстро просто инструмент. Я заразил всю систему, и она включает также и всех ребят. Вы росли, росли и мои страдания. И на вас это также повлияло. От этого не отмахнешься, не убежишь.

— Это один из нас.

— Я никому не хотел зла. Возможно, он был паршивой овцой. Не исключено, что он бы стал таким и без моего участия. Узнать, что ты не человек, — серьезный удар. Любой может сорваться, так ведь?

— И кто же сорвался?

— Тот, кого я больше всех ненавидел. Старший.

«Старший, — подумал я. — Перворожденный».

— Меркуцио ослеп, — сказал я. — Это не он, ведь Маэстро его ослепил.

— Нет, его ослепил я. Пытался отключить его от системы, но отключить мне удалось только его визуальный процессор.

Я лишился дара речи. Мой лучший друг.

— Он убил током Лазаря. Он задушил Тайлера. Он пытается убить тебя прямо сейчас, но мы с Пейсом работаем вместе и поддерживаем кислород в твоем контейнере.

Маласи казался маленьким и несчастным, впрочем, я чувствовал себя таким же. За его спиной северное сияние рисовало на небе узор холодным зловещим переливом цветов.

«Меркуцио, — подумал я. — Слепец блефует».

Я не хотел в это поверить. Я так хотел, чтобы все оказалось неправдой, наговором Серого мальчика. Если бы он оказался виновным, просто неисправная программа, которую заклинило на убийстве, я бы с чистой совестью стер его. Как обычную ошибку. В конце концов, он был искусственным существом и ничего общего с нами не имел.

Но Мерк…

Меня всегда поражала мрачность его чувства юмора, в этом он превосходил даже меня. Он всегда будто прятался за своим сарказмом, придерживаясь принципа «а мое какое дело», за которым прятал свои страхи.

Хотя, возможно, он ничего не прятал. Может быть, это его представления обо мне были искаженными.

Он был лучшим хакером. Он разбирался в этом и умел использовать свои возможности. Я мог бы допустить, что ему хотелось как-то принизить Лазаря, — пусть даже нанести ему физический ущерб. Они враждовали годами. Но убить его… Значит, он перешел какую-то грань, перейдя через которую уже невозможно вернуться назад? Я как-то читал интервью с серийными убийцами, все они признавались, что первое убийство — самое трудное, но чем дальше, тем легче.

Но почему я? Почему Тайлер? Что мы ему сделали?

Возможно, он и в самом деле впитал что-то от Маласи. Эта программа отравляла наши сны в течение восемнадцати лет. Вдруг Маласи так повлиял на него, намеренно или нет?

Он мне сказал: «Хочу работать с детьми».

Значит ли это что-нибудь?

Какой-то Роршах-тест, а не человек.

С самого начала он был моим другом. Помню, как мы с ним смеялись, шутили, устраивали состязания, кто больше достанет Маэстро. Мы десятки, а то и сотни раз ходили вместе в кафе «У Твена». Делились своими тревогами за пепси и сэндвичами с сыром. Помню наши идиотские вылазки, когда мы портили урны и почтовые ящики просто от нечего делать. Помню, как мы радовались, что становимся все сильнее.

Нет, я не хотел этому верить.

Фантазия вытащила меня из ГВР. Фантазия, не Симона. Симона сидела на полу и смотрела на меня невидящими глазами. Она казалась безмятежной до идиотизма.

— Эй, — сказал я, выдергивая трубки из руки.

— Она начинает приходить в себя, — сказала Фан.

— Приходить в себя после чего?

Фан показала ногой на изящную сумочку от Гуччи, в которой хранились нейролептики, снотворное, обезболивающее — чем дальше, тем больше они использовали.

— Со мной все в порядке, — сказала Симона, но я уже и сам увидел, до какой степени у нее были увеличены миндалины. — Забавная получилась история.

И она нам рассказала, немного путаясь и с трудом подбирая слова, словно она была в каком-то тумане, что, пока меня не было, она решила заглушить лекарствами начавшуюся у нее сильную аллергическую реакцию. Ее организм боролся, как мог, выбрасывая гистамин. Ей и без того, как и всем нам, было плохо в реальном мире, теперь стало еще хуже. Она была умнее всех нас, а вот иммунная система у нее была ни к черту.

Она хотела поддержать себя лекарствами. Глотала антигистаминные препараты, чтобы избавиться от симптомов, фагоциты против бактерий, а в довершение всего — коктейль из стимуляторов иммунной системы. Когда она поняла, что от этого ей не стало лучше, она принялась за болеутоляющее.

Такого результата она не ожидала.

— Туговато соображаю, зато чувствую себя намного лучше.

Она думала, что со временем сможет подобрать правильную комбинацию лекарств.

Нужно поэкспериментировать. Вероятно, у нее повышенная чувствительность к треонину, который раньше поступал в кровь вместе с едой, поддерживая наши жизни.

— Я справлюсь, — пообещала она.

После этого случая она стала мне еще дороже.

Я рассказал им о Тайлере. Новость отрезвила Симону, она расплакалась. Она сочувствовала мне, ведь Тайлер был моим лучшим другом. Она спросила про Шампань, как она приняла смерть Тайлера. Чувствуя, как на меня накатывает новая волна скорби, я оглянулся на Фан — она не проявляла никаких чувств, только шмыгала носом. Или громко сопела?

Я рассказал им про Маласи. В глазах Фан мелькнула какая-то искорка, но она ничего не сказала. Симона задумчиво кивнула. Как и я, она видела его раньше во сне, но сон забылся, она не помнит деталей.

Я рассказал им о том, что узнал от Маласи.

Фан не удивилась, она давно замечала. Ей это было неприятно, но она догадывалась. «Иногда Мерки творит безумные вещи», — сказала она, пожимая плечами, при этом она как-то странно произнесла его имя — то ли «Мерки», то ли «мраки» [12].