Владимир Лещенко - Идущие сквозь миры

А страна эта и жизнь в ней были недостижимой мечтой для миллиардов людей из многих и многих — самых разных — миров.

Тихая, спокойная и вместе с тем — богатая и сильная. Политики — ровно никакой. Великие свершения уже давно свершены, и их плодами можно благополучно пользоваться. Нынешнему монарху далеко за семьдесят, и о своем существовании он напоминает только очередными указами о награждениях. Должность председателя парламента, Великой Рады, была чисто номинальной, и ее занимал старейший из депутатов. Министры тоже подданным не докучали. А за дневную зарплату дворника можно было купить половину молочного поросенка, и на выпивку кое-что останется.

Помню, как я впервые попал сюда, в этот город. Дело было зимой, незадолго до Рождества.

Всю ночь тогда я бродил по ярко освещенным улицам без цели и смысла, смотрел на гуляющую публику, на детей, играющих в снежки, смотрел на разноцветные окна, откуда слышалась музыка… И нестерпимо хотелось плакать от тоски. Тогда я, наверное, еще не излечился от лихорадки странствий, еще не смирился и видел в этом мире только комфортабельную тюрьму, из которой вряд ли вырвусь.

Потом тоска исчезла, я не то чтобы смирился, просто успокоился… А когда я однажды утром увидел этот город из окна квартиры Марите, он мне показался просто очаровательным.

Но как бы то ни было, я никогда не перестану смотреть на этот мир со стороны. С грустью понимаю, что никогда он не станет моим до конца.

Своим, как я теперь думаю, может быть только тот, в котором ты впервые увидел солнце и синеву неба, где жили несчитанные поколения твоих предков. Стоило пройти сотни миров, чтобы это понять. Наверное, каждый человек, где бы он ни родился, может по-настоящему любить только свой мир, и любой другой так навсегда и останется для него «не тем».

Впрочем, глупо и уж во всяком случае несправедливо было бы с моей стороны жаловаться на судьбу.

Я мог столько раз погибнуть. Меня могло выбросить в куда менее уютном месте. И сколько еще угроз подстерегало меня на избранном пути?

Только представить, какая судьба могла ожидать моих спутников. Что случилось с ними? Быть может, они оказались в открытом океане и пережили долгую мучительную агонию, цепляясь за обломки нашего кораблика? Или были выброшены в пустыне, где их ждала гибель от жажды? Или угодили в лапы работорговцев, а то и людоедов? Или просто оказались замурованными в одном из безлюдных миров до конца своих дней?

В который раз я вернулся в мыслях к тому, что произошло после того, как мир, ставший домом нашим товарищам, остался позади.

К ближайшей точке перехода мы вышли следующим утром после отплытия. Но место было весьма оживленным, временами горизонт пестрел парусами яхт-домов, а несколько раз мимо неторопливо продрейфовали плавучие острова. Так что поневоле пришлось лечь в дрейф до темноты. И вот не без робости я сжал в руке Застывшее Пламя, выслушал вопросы неведомого собеседника и словно со стороны увидел, как наш «Таэранги» вошел в туманное зеркало.

На этот раз не было океана жемчужного марева. Вокруг меня сомкнулась синяя тьма с далекими крошечными огоньками и туманными сполохами на грани видимости.

Затем все исчезло, и я обнаружил, что лежу на земле среди разлетевшихся в разные стороны досок — останков «Таэранги».

До сих пор не имею представления, в чем было дело.

Прежде всего, я почувствовал, что талисман Древнейших совершенно не откликается на мой мысленный приказ.

Может быть, я внезапно утратил власть над ключом или сам талисман почему-то вдруг потерял свои свойства. А может, он изначально был запрограммирован на какое-то ограниченное число перемещений?

Переварив этот факт и приняв его пока как данность, я сосредоточился на ближайшей перспективе.

Предстояло решить вопрос с выживанием в мире, куда меня занесло.

Судя по всему, я оказался где-то в средних широтах, причем ближе к северу, нежели к югу.

Ничего более определенного окружающая природа сказать мне не могла.

Даже время года могло быть и поздней весной, и ранней осенью.

Меня с равным успехом могло выбросить в Канаде и Приуралье, под Москвой и в Нормандии.

Поэтому, еще раз осмотрев жалкие обломки нашего суденышка, я сориентировался по солнцу и пошел на восток.

Спустя пару часов, продравшись сквозь заросли лещины, я вышел на старую просеку, уже заросшую невысокими тонкими березками и осинами. Это меня и обрадовало, и одновременно несколько встревожило. С одной стороны, здесь живут люди, и в их распоряжении имеются как минимум железные топоры, а с другой… люди есть люди.

Очевидно, эти места не принадлежали к посещаемым.

Один раз мне послышался отдаленный гул, похожий на тот, какой издают реактивные самолеты. Я посмотрел вверх, но в небе не наблюдалось ничего похожего на летательный аппарат или след инверсии. Но это опять же ничего не значило.

Еще через несколько часов я вышел к шоссе, вымощенному булыжным камнем.

Пройдя по обочине всего пару сотен шагов, я обнаружил лужицу машинного масла, из чего сделал несомненный вывод, что тут имеет место техническая цивилизация.

После некоторых раздумий я закопал пистолет у приметного камня на развилке шоссе, предварительно завернув его в кусок ткани от паруса, подобранный на месте крушения. Вряд ли у здешних жителей принято вот так сразу убивать незнакомцев. А вот из-за незарегистрированного оружия вполне могут сцапать.

(Теперь этот пистолет лежит в абонированном мной сейфе Днепровско-Байкальского банка. В том же сейфе я хотел вначале спрятать и Застывшее Пламя. Но потом испугался, что, может быть, он оживет когда-нибудь, а я этого не узнаю.)

Чуть подумав, я стал на обочине и принялся ждать попутной машины.

Уже потом я понял, что тогда откровенно сглупил: откуда знать, что в этом мире происходит, и на дороге мог вполне появиться танк или грузовик, набитый солдатами, имеющими привычку сначала стрелять, а потом уж разбираться.

Но спустя час (я уже начал терять терпение) из-за поворота появился тяжелый трейлер. С виду он напоминал старый МАЗ, так что у меня даже екнуло сердце.

Машина затормозила метрах в пяти от меня.

Из кабины выглянула усатая физиономия под высоким картузом, принадлежавшая мужику лет сорока.

— Ну и одежа, — прокомментировал он наконец. — Никак, цирк ограбил?

— Почти угадал, брат, — тут же нашелся я. — В театре дали эти шмотки — вместо платы за работу. Не подбросишь?

Словоохотливый водитель по имени Витовт ругал налоги и «шляховую стражу» (так, как нетрудно было догадаться, именовался местный вариант ГАИ), осведомился, что я думаю о последнем видеофильме про сыщика Ивана Червня и об идее возрождения Олимпийских игр. Эту идею я рискнул поддержать, чем немедленно заслужил одобрение шофера.