Леонид Алехин - Падшие ангелы Мультиверсума

Яростным шипением огнеметов, встроенных в рукава «скорлупы» Демуа. Опять взрывами. Одиночными выстрелами реактивного пистолета, слышными за многие километры вокруг. Тишиной. И смертью.

Гибель Демуа – это единственное, что четко отложилось в памяти Голографического Дракона.

Тварь ударила его, как соскочившая пружина, далеко выброшенной передней лапой с торчащими когтями-ножами. В нижнюю часть живота. Удар попал в точку соединения броневых пластин и проник под «скорлупу».

Демуа переломился пополам, упал на колени, неловко взмахивая рукой. Тварь перехватила ее зубами выше локтя, мотнула вытянутой головой, перекусывая сочленения экзоскелета и саму руку. Брызнула кровь, красивым правильным зигзагом ложась на снег, потеками застывая на гладком боку твари.

Француз повалился лицом вниз, подтягивая колени к животу. Дрогнул и застыл. Теперь уже насовсем.

Поборов тупое оцепенение (а может, оглушенный медблок «Страйка» сподобился выдать положенную порцию боевых стимуляторов), Хитори поднял руку с закрепленным на ней пулеметом,

Стрелять из позиции «полулежа» было чертовски неудобно, но даже при всем желании он не мог иначе. Тварь когтями зацепила его левую ногу с внутренней стороны бедра. Лезвия когтей, имевшие молекулярную заточку, рассекли мышечные и нервные волокна. Нога Хитори стала бесполезным неподвижным придатком.

А сейчас, в дополнение к ноге, он лишится еще и головы. В точности как первая жертва «тигропса» – ронин, так и свисающий тряпкой поперек орудия танка. На месте шеи гладкий багровый срез.

Приближающейся твари тоже досталось. Но гораздо меньше, чем можно было ожидать от боя с четырьмя великолепно подготовленными солдатами удачи. Какая там удача?! Все, что им удалось, – это опалить «тигропсу» морду – ее биопластиковый абрис поплыл. И несерьезно прострелить ему бронированный бок. Смешно.

Интересно, запущены ли такие твари у русских в массовое производство, или им повезло натолкнуться на опытный экземпляр? И не это ли та самая «иголка», на поиски которой его отрядили умирать в этом богом забытом месте?

Нет, последнее вряд ли.

Руку с пулеметом повело, спустя секунду включился жесткий компенсатор отдачи. Боевой автомат «Кербер» приближался, изящными скачками уходя от плюющегося огнем ствола. Дуга, по которой ему приходилось двигаться, завершалась в точке, где, прислонившись к борту танка, сидел Рицуко Хитори.

Оставалось еще шесть метров. Четыре. Резкий прыжок назад удлинил расстояние до семи метров, зато брошенная японцем граната разорвалась впустую. Вновь шесть. Пять, Дракон уже мог видеть, как изменяется диаметр оптической диафрагмы кибера. Три.

И тогда Хитори впервые услышал «рыбьи голоса».

Его коммуникатор, настроенный на поиск сигналов в наведенном русскими «белом шуме», внезапно ожил. В ушах Рицуко зазвучал голос. Совершенно равнодушно, без малейшей интонации, он цедил в эфир слова неизвестного Хитори языка. Нескончаемо долгую фразу, лишенную явного смысла. Позже, меняя вручную частоты, Дракон будет слышать ее на каждом канале, не зная, что вместе с ним изумляются миллионы людей во всем мире.

Но тогда для него не было никакого «позже». А была застывшая в тягостном раздумье боевая машина, от которой он пополз, волоча раненую ногу. Пулемет вхолостую щелкнул затвором, автоматический заряжатель тоже опустел. Значит, ему оставалось только ползти.

Ползти назад, кровавя снег и проклиная все на свете. А пуще всего тяжесть собственной «скорлупы» и чертового джамп-модуля, в котором, оказывается, оставалось еще топливо. А если так, то бросать его было рано, мог пригодиться, будь он неладен!

И пригодился.

«Кербер» неуверенно шевельнулся, оторвал от земли переднюю лапу. В его синтетико-органическом мозгу что-то свихнулось от неслышного звука «рыбьих голосов». И это давало Хито-ри призрачную надежду на спасение.

Ставшую почти реальностью.

Ховер, идущий на максимально возможной высоте, выскользнул из-за деревьев. Снизился, закладывая вираж. Из десантного отсека Дракону махали руками, кричали что-то неслышное за ревом моторов. Но сажать ховер на поляну его люди, похоже, не собирались. Что ж, обойдемся без этого,

Опираясь на борт танка, он кое-как поднялся, принял что-то похожее на стартовую позицию для реактивного прыжка. Движок за спиной надсадно взревел, сжигая последние частицы топлива, разгонная струя выпарила снег под ногами. Тут же с шелестом раскрылись прозрачные маневровые плоскости, продлевая время полета.

Едва не зацепившись этими двухметровыми крыльями за верхушки сосен, он чудом оказался возле зависшего ховера. Ловчий трос с клеевой присоской стукнулся о нагрудную пластину его «Страйка», намертво прилипая к ней. Хитори отстрелил свой «джет» вместе с крыльями, и ронины втащили Дракона в десантный отсек.

Где он и распластался на жестком металлическом полу, шевеля руками и здоровой ногой, как перевернувшийся жук. Его обступили наемники, все до одного уже без «скорлуп». По всему было видно, что началось свертывание операции.

– Какого черта? – выдавил из себя Хитори. – Что случилось?

Его подняли, подтащили к иллюминатору.

– Это случилось, – сказали у него за спиной, Широко раскрыв глаза, Рицуко Хитори смотрел вниз.

Ему показалось, что он видит целую стаю боевых киберов, вроде того, что почти расправился с ним. Но ховер шел низко, и он смог разобрать: белые полосатые звери внизу– настоящие. Или очень похожи на таковых.

Тигры. Белые тигры.

Но он никогда не видел таких больших тигров и в таком невероятном количестве. Хитори вообще, как и большинство людей, был уверен, что тигры в этих местах давно вымерли.

– Кто-то позвал их, и они пришли, – прошептал он. – Но кто?

Белая звериная река струилась между деревьями. Тигры поднимали головы вслед ховеру и недобро щерили алые пасти. Чуяли людей, врагов. Добычу.

– Кто? – повторил Голографический Дракон. Ответа не было.

Размышляя и дальше о предательстве – оно тем больней, чем непредсказуемей. Тело предает нас рано или поздно, когда мы больны или ранены или нас настигла беспощадная старость. Друзья отворачиваются, потому что наша дружба стала неинтересна, невыгодна, а может быть, служит им назойливой помехой. Женщины уходят в поисках лучшего, от скуки, от отвращения и просто так. Дети забывают слова наших наставлений, сам звук голоса, в конце концов и лица.

Но все это вполне ясно и ожидаемо, такова жизнь, судьба, наше бремя и прочая чушь. К этим мелким каждодневным предательствам мы готовы. Они неизбежное рутинное зло, которое причиняют нам и которое мы несем другим. Пустяки. Они уходят, мы остаемся.

И вместе с нами остается наша память о прошедшем. В ней хранится все. От незначительного, давно и сразу затянувшегося пореза до гниющей всю жизнь раны, из которой выглядывает обнажившаяся кость, Летопись наших минувших печалей, чьи страницы мы перелистываем, оставшись опять в одиночестве. Раз за разом, день за днем. Год за годом.