Норман Спинрад - Русская весна

Америку стали презирать в Европе задолго до того, как Бобби подрос и смог понять, почему и за что. Когда он начал замечать, что он не такой, как другие, – ребята, которым Бобби не сделал ничего плохого, издевались над ним и обзывали гадкими словами, – отец попытался объяснить ему, отчего все это.

– Ты гринго, пап?

– Я американец, Боб. Гринго – плохое слово, так здесь называют американцев те, кто нас не любит, вроде как в Штатах иногда говорят: ниггеры, макаронники, лягушатники. От воспитанных людей таких слов не услышишь.

– А я американец?

– Не совсем, Боб, но, когда подрастешь, ты сможешь стать им, если захочешь.

– А что, американцем быть плохо?

– Нет, Боб, американцем быть не плохо, и французом не плохо, и русским, только…

– Так почему тогда американцев не любят?

Отец помолчал, и на лице у него появилось странное отсутствующее выражение.

– Потому что… потому что иногда Соединенные Штаты Америки делают плохие вещи, Боб… – сказал он.

– А другие страны делают плохие вещи?

– Еще как, другие страны натворили столько плохого, куда больше Америки, гораздо, гораздо больше…

– А почему тогда ненавидят нас, а не их?

Тут отец как-то чудно посмотрел на него и не отвечал довольно долго.

– Ты попал в самую точку, Боб, – наконец сказал он, – но кабы я знал, что тебе ответить… – Глаза его заблестели, и показалось, что он вот-вот заплачет. – Когда-то Америку все любили. Америка спасла Европу от самых настоящих мерзавцев. Америка простила своих врагов и на свои деньги отстроила разрушенные страны. И еще, американцы совершили настоящее чудо, Боб, мы были первые, кто полетел на Луну. Нас любили, нами восхищались, мы были гордостью всего мира…

Отец провел рукой по глазам, прежде чем заговорить снова.

– А потом… потом с Америкой что-то случилось, и… Америка перестала делать все эти чудесные вещи, и… начала поступать плохо… может, и не хуже, чем другие страны, но… Не знаю, Боб, я в этом толком не могу разобраться. Ну, представь: всем нравится Пер-Ноэль [55], но если вместо того, чтобы раздавать подарки на Рождество, он вдруг напьется и станет клянчить деньги на улице… это же хуже, чем другой пьяница и попрошайка на его месте, правда?

– Я не пойму, пап…

Но отец только пожал плечами и вздохнул глубоко-глубоко.

– Да и я тоже, сынок, – сказал он. – Я тоже.

Когда Бобби был маленьким, отец часто дарил ему модели самых знаменитых американских ракет, целая коллекция их и теперь пылилась, забытая, в углу комнаты: "Аполлон", "Сатурн-5", "Игл", "Колумбия" и все остальные. Бобби этим особенно не увлекался, но он любил отца и, когда ему было десять лет, взял все свои сбережения – он откладывал деньги, полученные от отца же на карманные расходы, – и купил ему на день рождения отличную модель сверхзвукового бомбардировщика "Терминатор", всю металлическую, с убирающимися шасси, изменяющейся геометрией крыла и даже со снарядиками на пружинах, которые, если нажать на кабину, выстреливали снизу.

Бобби заплакал, когда отец развернул подарок и выругался.

– Тебе не нравится? – сквозь слезы пропыхтел он.

Отец взял его на руки и вытер ему глаза.

– Это замечательная модель, Боб, – сказал он, – и все тут сделано очень здорово, как по-настоящему, надо отдать этим паршивцам должное. И большое-пребольшое тебе спасибо за подарок. Но… но ты, наверное, уже достаточно подрос и поймешь… чем я занимаюсь, и почему я здесь, и почему я так расстроился, когда увидел эту штуку…

И он рассказал ему. Как он, еще в детстве, видел первых людей на Луне, американцев. И про своего дядю Роба. И про несчастье с "Челленджером". И про программу "звездных войн". И как чудесная страна, первой добравшаяся до Луны, постепенно превратилась в плохую. И про то, что "Терминатор", этот бомбардировщик, мог бы стать настоящим космолетом вроде "Конкордски". Про то, как он уехал во Францию строить настоящие космические корабли. И о прекрасном лайнере, который он придумал и над которым ему не давали работать, потому что он американец.

Десятилетний Бобби тогда еще во многом не мог разобраться, но понял своим десятилетним сердцем главное.

Раньше американцы были самым великим народом на Земле и сделали чудесное дело, и папка хотел помочь им сделать еще много чудесного. А потом что-то втянуло или кто-то втянул Америку в плохие дела, и папка так расстроился, что уехал из Америки работать здесь, и вот он попал во Францию и хотел строить ракеты, а ему не дали, потому что ненавидели его за то, что он американец.

И когда отец закончил, Бобби обнял его крепко-крепко.

– Я тоже ненавижу Америку, пап! – объявил он. – Америка плохая! А почему мы не станем французами? Или… или можно русскими, как мама!

– Нет, Боб, – твердо ответил ему отец. – Ты не должен ненавидеть Америку. Не забывай, что когда-то быть американцем считалось очень здорово и почетно. Мы были первыми людьми, которые ступили на другое небесное тело, и никто никогда этого у нас не отнимет. Настоящие американцы – это мы, я да ты, сынок, и, если мы об этом забудем, негодяи, которые убивают мечты, возьмут верх.

Именно тогда отец стал давать ему старые американские научно-фантастические романы, заказывать для него в Штатах календари бейсбольных встреч, подарил ему биту, мячи и бейсбольную рукавицу. Отец выписывал ему американские спортивные журналы и кассеты со старыми американскими фильмами. Он достал ему компьютерную дискету с "Американской видеоэнциклопедией" и игровые программы с бейсболом и американским футболом. И замечательный атлас Соединенных Штатов, тоже на дискете, – только коснись "мыши", и на экране появится цветное изображение любого места в Америке. В комнате Бобби скопилась уйма всего этого добра: и Американская энциклопедия, и настенная карта Штатов, и ковер со статуей Свободы, и звездно-полосатое покрывало, афиши и портреты знаменитых бейсболистов, которых он никогда не видел, груды американских спортивных журналов и старых комиксов, модели классических "кадиллаков" и старых "бьюиков", обломки мотоциклов – дошло до того, что мать поругалась из-за этого с отцом.

Как-то раз, когда ему было лет тринадцать, он подслушал их спор.

– Это противоестественно, Джерри, ты заставляешь его жить в придуманной Америке собственной юности, с тех пор прошло больше двадцати лет, да и тогда Америка такой не была.

– А как насчет этой русской чепухи, которой ты пичкаешь Франю?

– Из моих книг, журналов и пластинок она действительно узнает что-то новое, я не забиваю ей комнату старым хламом! Наверное, ты до того заморочил парню голову, что от Америки ему не избавиться, но уж раз так, позволь мне, по крайней мере, помочь ему разобраться в истории Соединенных Штатов, а не просто копить старое барахло или, как ты говорил двадцать лет назад, все эти милые сердцу реликвии!