Пьер Бордаж - Мать-Земля

Они обогнули массивный Ториаль, вышли на широкую аллею и направились к храму Салмона, на огромной паперти которого теснились тысячи жерзалемян.

— Те, кому не хватило места внутри храма, — уточнил Москва. Здание ассамблей было достаточно изящным, но по сравнению с храмом Салмона казалось тяжелым и грубым.

— Какое чудо! — воскликнул Робин де Фарт. — Как вы считаете, Марти? Я же говорил вам, что Жер-Залем стоит посетить...

Марти кипел от негодования. Невыносимый холод проникал в ноги, руки, во все тело, наливая нечувствительные мышцы тяжестью. Он вспоминал о жарких поцелуях ветра второй сиракузской ночи, нежных ласках Розового Рубина и Солнца Сапфир, об ароматах, висящих над улицами Венисии. Он спрашивал себя, что заставляло людей вести суровую жизнь внутри ледника. Он искоса посматривал на Жека, который, судя по бледности щек и синеве губ, промерз не меньше его. Демон без устали караулил момент, когда маленький анжорец останется в одиночестве. Пока возможность устранить его ни разу не предоставилась. Жек всегда находился в сопровождении одного или нескольких взрослых. Необъяснимое исчезновение Монреаля ничего не изменило. Устами Марти демон пытался уверить других, что исчезнувший случайно открыл люк нижнего трюма. Жерзалемяне не верили в трагическую небрежность Монреаля, который был опытным пилотом из племени канадцев, но, к счастью для Марти, никто не догадался обыскать каюту сиракузянина. К тому же перелет длился всего двое суток, иначе вонь в крохотном закутке вскоре стала бы невыносимой.

— Как тебе нравится храм наших жерзалемских друзей, Жек? — повторил Робин де Фарт.

Ему хотелось разделить свое восхищение с кем-то, а поскольку Марти выказывал полное равнодушие, он обратился к Жеку, чья голова едва виднелась из-за поднятого воротника шубы.

— Красиво, — сказал мальчуган.

Короткое, но откровенное мнение. Гармоничное величие храма восхитило его, даже потрясло. Высокие стены с многочисленными арками или аркадами вздымались на двухсотметровую высоту. Ему казалось, что округлая вершина центрального купола и стреловидные боковые башни с кружевными крышами словно пронзали толстый слой льда. Кроме скульптур, обрамлявших монументальный портал, виднелось множество шестиугольных ниш со сценами из Новой Библии, чьи миниатюрные, точеные персонажи были столь же прекрасны, как и хрустальные произведения ремесленников Анжора. Яркий свет вращающихся прожекторов выхватывал из тьмы великолепные геометрические узоры в ледяной мозаике, заменявшей витражи классических религиозных строений.

— Истинный шедевр! — восхищался Робин де Фарт со слезами на глазах.

Старый сиракузянин сожалел, что Сан-Франциско запретил ему пользоваться маленьким голографическим регистратором, единственным предметом, который он спас из всего научного и книжного наследия, оставленного в каюте «Папидука». Жерзалемяне не имели права лишать человечества единственного свидетельства их истории и мастерства.

Глаза Жека, уставшие созерцать величественный храм, перешли на Робина. В корабле Глобуса он пытался рассказать старику о странном поведении Марти, но тот немедленно сменил тему разговора, словно категорически отказывался слышать малейшее осуждающее слово о своем сопланетянине. Жек понял, что Робин страдал от той же нехватки привязанности, что и видук Папиронда, и тщательно избегал того, чтобы его поздняя отеческая любовь к Марти была поколеблена. Люди были готовы идти на любое безумство, чтобы выразить всю силу своей любви. Жек попытался довериться Сан-Франциско, но ему ни разу не удалось остаться один на один с бывшим помощником видука, которого постоянно окружали соратники. Поэтому он избрал иную тактику поведения, стараясь не оставаться наедине с чудовищем, прятавшимся в Марти.

— Князь Сан-Франциско! Князь-изгнанник! — раздался чей-то вопль.

Головы жерзалемян, стоявших вне храма, разом повернулись к маленькому войску, поднимавшемуся по ступеням паперти.

— Гоки! Князь Сан-Франциско привез гоков!

Тысячи недоверчивых, враждебных, ненавидящих глаз уставились на Жека и двух сиракузян. Не внезапное возвращение князя поразило или оскорбило членов избранного народа, а то, что его сопровождали представители проклятых народов, изгнанников Глобуса, отпрыски самок с гнусным чревом и самцов с отравленным семенем.

Несколько мужчин и женщин выбрались из толпы, преклонили колени перед Сан-Франциско и с почтением поцеловали полы его шерстяной накидки.

— Да будет с тобой благословение, князь Жер-Залема! Ты пришел вовремя, чтобы помешать князьям Ванкуверу и Акапулько аннексировать твоих американских детей!

Сан-Франциско с нежностью поднял их.

— Настал час испытания истиной... Будьте готовы...

Его телохранители обнажили мечи, образовав непроходимую стену вокруг него и троих гоков, и двинулись вперед, разрезая толпу на паперти. Никто не воспротивился им, не произнес оскорбительных слов. Все расступались, не оказывая ни малейшего сопротивления. Из распахнутых врат храма доносились священные песнопения избранного народа, песнопения, восхвалявшие одиссею абина Элиана и ста сорока тысяч фраэлитов, прилет небесных странниц и исход в светоносный Жер-Залем.

Над кольцевыми ступенями, на которых теснились тридцать тысяч жерзалемян — невероятное скопление народа для первой заутрени, — нависало центральное помещение нефа, круглое пространство, где пол был выложен частями фюзеляжей первых кораблей. Оно было окружено рядом кресел, в которых сидели Старейшина и князья. Одно из кресел было пустым. В центре нефа высились громадные священные глобусы.

Песнопения постепенно замолкли. Их сменил все более мощный ропот голосов. Головы повернулись в сторону главной аллеи, где группа людей в военной форме бесцеремонно раздвигала ряды верующих, мешавших ее проходу.

Князь Сан-Франциско в сопровождении трех гоков и своих людей вступил в неф. Четыре великих абина, стоявшие за пультами, где были открыты четыре светобиблии древних времен, замерли. Их длинные белые одеяния, инкрустированные крохотными кусочками железа, закрывали белые сапоги. Из-под конических колпаков торчали черные скрученные пряди, падая на плечи темными непослушными ручейками. Они напомнили Жеку две декоративные пряди, которые па Ат-Скин вытягивал из-под капюшона облегана. Маленький анжорец мгновенно отождествил абинов с миссионерами Крейца: та же восковая кожа, тот же суровый взгляд, тот же вид хищной птицы... Москва рассказывал ему, что редкие крейцианские миссионеры, лишившиеся ума настолько, чтобы ступить на землю Жер-Залема, отправлялись в родные миры в небольших герметичных мешках.