Михаил Зуев-Ордынец - Сказание о граде Ново-Китеже

В гулкой его глубине вдруг закричали многие голоса, а!1з дверей вылетел главный сыщик Патрнкей Душан. Он прятался в дальних погребных подвалах и теперь пробивался, размахивая длинным стрелецким копьем. Алекса Кудрезапко, предводитель посадских, захвативших пороховой подвал, стиснул зубы, вырвал из рук посадского топор и кинулся на подглядчика. Ловким, сильным ударом он перерубил древко Патрикеева копья и всадил топор по обух в спину Душана.

– Получай! Скольких ты предал, собака! Но больше всего шуму было около соляных амбаров. Посадских, валивших в амбар, встречал Софроний:

– Тащите, спасены души, соль-матушку! Без соли и хлеб не естся, без соли и стол кривой. Отводите душеньку, солите ее круче!

И посадчина отводила душу, хватала соль горстями, лизала, жевала и кряхтела от наслаждения.

Капитан, Косаговский и Птуха медленно вышли из харом.

– Убежал в суматохе из Детинца, Не иначе – говорил встревоженно Ратных. – И карту Прорвы унес, язви его!

В знакомой Косаговскому горнице на верхнем этаже хором они никого и ничего не нашли. Валялась на полу японская лакированная шкатулка, раскрытая и пустая.

К ним подошел Истома и сказал убито:

– В хоромах я тоже был, государыню Анфису искал. Не нашел. Сама ли спряталась от буйства народного а может, старица и верховники ее…

Он не докончил, опустил голову. Косаговский нервно откинул прядь волос со лба и отвернулся. Капитан обнял их обоих за плечи.

– Не будем голову вешать. Найдем Анфису. Не под землю же ее спрятали. – И снова, охваченный тревожным беспокойством, заговорил взволнованно: – Мешкать нам нельзя, товарищи! Весь город надо вверх тормашками перевернуть, а найти Памфила-Быка. И тайгу надо обшарить. Где Будимир и Волкорез, язви их! Как сквозь землю провалились! – сердито закончил он.

– Они в оружейной избе, – сказал Истома. – Стрелецкое оружие всякое на подводы грузят. В посады повезут. А скоропалительное оружие, сколь ни искали, не нашли.

– И эту тайну Памфил-Бык унес! Пришли ко мне немедленно есаулов, Истома. – И, когда юноша подался вперед, выражая стремительную готовность, капитан остановил его: – Погоди, не беги! Прежде всего найди Сережу. Плохо мы за мальчиком следим, – посмотрел он на летчика. – Ему вообще здесь не место, а он тут, я уверен! Беги, беги, Истома!

Истома убежал.

Капитан сел на ступени крыльца и, подтягивая голенища брезентовых сапог, сказал задумчиво:

– Странно… Мне все время кажется… вот-вот появятся памфиловские чахары и… Где мои есаулы, язви их! – снова рассердился Ратных. – Загуляло мое воинство. Видите, что делается?

Веселье в Детинце шло во всю ивановскую. Из посадничьего погреба выкатили бочки с пенником, медами и брагой. Топорами выбили днища, пили горстями, шапками, ковшами. Быстро пьянели. Посадский, зеленый, изголодавшийся, пустился в пляс.

– Отгуляем, отпируем за всю нашу работу! За весь Ободранный Ложок отпляшем! – кричал он, пьяно топчась на месте.

На пару ему плясать выскочил Псой Вышата. Положив одну руку на затылок, другую уперев в бок, он мелко засеменил ногами, припевая:

Эх, Настасья, эх, Настасья, Отворяй-ка ворота!..

– Отворили уж! – кричали ему весело и грозно. – Так отворили, что и ворота вышибли!

Коли пляшет Псой, будет плясать и Сысой. Он тоже заломил руку, тоже подбоченился, заголосил часто-весело:

Зови Сидора, Макара, Власа, Сеньку да Захара, Трех Матрен, Луку с Петром…

Песня оборвалась недопетая. Сысой положил руку на грудь, удивленно посмотрел на людей и медленно начал падать. Лег на землю тихий, робкий, словно улегся спать, и растекалась около него лужа крови. В шуме, гаме, в песнях никто не услышал выстрела. И только в наступившей оторопелой тишине грозно прозвучала длинная очередь.

– Автоматы! Японские! – вскрикнул капитан. – Это братчики!

Нежно запели пули, будто рядом, около уха или над головой, рвались туго натянутые тонкие струны. Братчики выбежали из широко распахнутых дверей собора и пошли цепью, бросая в воздух короткие, рваные автоматные очереди. Их было четверо, три скуластых чахара в засаленных далембовых халатах, запахивающихся направо и расшитых по груди желтыми и красными узорами, как одеваются наши забайкальцы или буряты. Четвертый был русский, с тонким, но опухшим лицом интеллигентного пьяницы.

«Вот он, князь Тулубахов!» – подумал Косаговский.

А капитан сказал раздумчиво:

– К началу боя Памфил опоздал братчиков привести. Но откуда он их вызвал?

– Как они в Детинец прошли? – крикнул с отчаянием летчик. – Ведь кругом были дозоры Алексы. И почему они в соборе прятались?

– Глядите! Вот он сам, Памфил-Бык! – заволновался, закипел мичман. – Знать бы раньше, что он за птица!

Памфил вышел не спеша из собора. Одет он был в помятый серый пиджак и черные суконные брюки, заправленные в кирзовые сапоги. На голове его пузырилась некрасивая, дешевая кепка.

Чахары дали из автоматов несколько очередей широкими веерами по толпе посадских, и лавина кричащих людей помчалась к воротам, оставляя на земле оброненные шапки, брошенное оружие, неподвижных убитых и корчившихся раненых.

– Спасены души, стойте! Не бегите! – раздался отчаянный одинокий крик. – Слабость пресеки, робость рассей! Силу друг в друге поддерживай!

Это кричал Алекса Кудреванко, высоко, призывающе вскинув руки.

– Их горсть, их всего пятеро! Сомнем! Растопчем!

Князь Тулубахов, услышав этот крик не потерявшего голову человека, провел по поясу Алексы автоматной очередью, и перерезанный ею солевар сначала склонил кудрявую голову, потом рухнул на землю во. весь рост.

– Алекса, милый!.. Как же это? – закричал жалеюще Птуха.

– За все ответят! – сжал кулаки капитан и скомандовал: – За угол перебежкой, пока они нас не увидели!

Перебежкой по одному, пригнувшись, они перебрались за угол посадничьих хором и нашли тут Сережу, Истому, Митьшу Кудреванко и, конечно, Женьку. Капитан с тревогой посмотрел на Митьшу, но мальчуган был счастливо возбужден и с любопытством таращил неулыбчивые свои глаза. Значит, он не видел смерти отца. А Виктор набросился раздраженно на брата:

– Сорванец, беспризорник! Я тебе уши оборву! Где тебя носило? Здесь милиции нет, чтобы тебя искать!

– Чего ты, правда? – обиделся Сережа. – Вечно он за меня переживает и сразу ругаться. Мы с Митьшей соль раздавали. Ух, здорово получилось! А можно выглянуть, посмотреть, как из автоматов стреляют?

Брат молча погрозил ему кулаком, сделав свирепое лицо.

– Подумаешь! – протянул пренебрежительно Сережа. – Ой! Пуля! – не успев испугаться, удивленно вскрикнул он.

Над головами их, в бревна стены, ударили пули.

– Заметили нас. Сюда идут! – встревоженно сказал Косаговский.