Ким Робинсон - Золотое побережье

В голосе Анджелы нет ни обиды, ни досады, но звучит он печально. Они с Джимом сидят и смотрят друг на друга. Воздух заполнен монотонным, всеобволакивающим гулом трассы…

– Неожиданного тут мало, – говорит Анджела. – Эрике было плохо, ей все не нравилось, и уже давно.

– Знаю… Я вот только думаю, а как все это воспринял Таш?

– Да разве по нему скажешь? Понятно, что расстроен, иначе и быть не может, но только он же никогда и ни с кем не поделится.

А вот с Джимом – делится, во всяком случае – иногда.

– Нужно мне его повидать. Господи, да что же это все…

– Вот и я говорю.

Звонок в дверь; зеленые насаждения Анджелы расступаются, и на балкон выходит Вирджиния Новелло.

– Привет, Джим. – Она быстро клюет его в щеку. – Я уже слышала, что случилось. Жалко девочку.

Джим тронут, чуть не до слез. Вот в такие-то моменты и видишь, какие же все вокруг хорошие, отзывчивые.

Вирджиния сейчас очень красивая, белое золото волос сверкает в мягком вечернем свете с почти ослепительной яркостью. И это тоже часть структуры, и Джим отчетливо различает эту структуру. Все они – друзья, части живой, активно функционирующей общины. Еще один островок в бетонном океане…

– Давай я приглашу тебя пообедать, – предлагает Вирджиния; Джим благодарно соглашается. Анджела провожает их до двери, они садятся в его машину и едут в Ньюпорт-Бич – Вирджинии захотелось посидеть в «Голодном крабе».

Джим не видел Вирджинию довольно продолжительное время, так что им есть о чем поговорить; по мере поглощения двух бутылок вина и роскошного обеда из крабов настроение за столом становится все более и более приподнятым. Джим описывает самые веселые эпизоды европейского турне, ему ясно, что ссоры и склоки уже позади, что они с Вирджинией переросли все эти глупости, их отношения вступили в новую, более зрелую стадию. Он глядит на хохочущую Вирджинию, это зрелище опьяняет сильнее, пожалуй, чем вино: волосы, сверкающие, как усыпанная алмазами корона, глубокий, ровный загар, короткий, лукаво вздернутый носик, россыпь веснушек, широкая жемчужная улыбка – ну просто идеал, настоящий идеал. Одним словом, под конец пиршества Джим вдребезги пьян – и от вина и, еще больше, от манящей близости этого красивого животного. Прохладный вечерний воздух пропитан соленым запахом моря, Джим с Вирджинией тесно жмутся друг к другу, держатся за руки, от души хохочут над обгоревшими на пляже, нелепо таращущимися по сторонам туристами.

И вдруг Джим замечает в идущей навстречу группе студентов Хану; ошибиться невозможно – чуть ссутуленные плечи, низко опущенное лицо… В нескольких шагах от Джима Хана на мгновение поднимает голову, окидывает его взглядом, проходит мимо. Через несколько секунд она вместе со своими товарищами скрывается в дверях того же злополучного «Краба».

Джим реагирует на неожиданную встречу гораздо экспансивнее – он резко останавливается, выдергивает у Вирджинии свою руку и поворачивается вслед Хане.

– Ты что, Джимми, – сардоническая улыбка на губах Вирджинии, – стесняешься моего общества?

– Да нет, что ты.

– Будто я не вижу.

Джим не знает, что и сказать, он не может сконцентрировать свои мысли на Вирджинии, ему, правду говоря, безразлично, что там она думает и чувствует. Ему хочется одного – бегом бежать обратно и попытаться что-нибудь объяснить Хане. Все как в кошмаре – ведь давно вроде разобрался с тем неудачным союзом, поставил на нем крест, и надо же – снова попался на удочку, снова вляпался. Вот увижу я завтра Хану – и как смотреть ей в глаза? Ну как могло такое случиться?

Могло не могло, а случилось, и теперь, ко всем прочим радостям, нужно выяснять отношения с разъяренной Вирджинией Новелло. А плюнуть на Вирджинию, догнать Хану, упасть перед ней на колени, да еще в присутствии целой кучи народа, это уже немножко слишком, Джим просто не представляет себя, разыгрывающим подобную мелодраму.

Так что остается только одно – покорно принимать на себя все громы и молнии этой фурии.

– А ведь это даже попросту невежливо, хоть это-то ты понимаешь?

– Кончай, Вирджиния. Не нужно устраивать сцен.

Ну до чего же легко и быстро все возвращается в прежнюю, сто раз обрыдлую колею. Это все ты виноват. Ничего подобного. Совершенно ясно, что во всем виноват ты. Взаимное перепиливание, туда-сюда, туда-сюда. Ты плохой. Нет, я не плохой, а хороший. Нет, ты плохой. Эту общую схему можно воплотить в слова уймой различных способов – чем и занимаются Джим и Вирджиния по пути домой; краткий момент дружбы и взаимопонимания забыт вчистую, словно его и вовсе не было.

Джим подъезжает к Саут-Кост Пласа, останавливает машину, и тут наступает обычная для этих разговоров кульминация, она же, по совместительству, развязка:

– Я видеть тебя больше не хочу! – орет Вирджиния.

– Вот и слава Богу, – орет в ответ Джим. – И я тебя тоже!

После чего Вирджиния изо всех сил хлопает ни в чем не повинной дверцей машины и убегает.

Оставшись в одиночестве, Джим глубоко вздохнул и уткнулся лбом в приборную доску. И застыл в этой скорбной позе. И одну обидел, и другую обидел… Ну что же это за жизнь такая!

Главное – Хана. Нужно что-то сделать, иначе… иначе не знаю что. Эйб. Но Эйба нигде нет. Таш! Господи, и ведь везде, везде какие-то истории, словно на маленький наш островок накатывает, грозя его затопить, волна. Все разваливается, рушится!

Джим включает двигатель и едет по Бристольской искать Таша.

У Таша в поднебесье темно и тихо. Освещенная горящей внутри лампой, тускло фосфоресцирует стенка палатки. Таш сидит на другом конце крыши, рядом с хибачи; красноватое мерцание углей четко вырисовывает его громоздкую фигуру. Воздух наполнен сладковатым запахом терияки [46].

– Привет, Таш. – Джим находит рядом с палаткой складной стул, садится к огню.

Таши наклоняется, переворачивает на сковородке нечто вроде котлеты; дымная вспышка капнувшего на угли жира ярко высвечивает его лицо. С обычной своей невозмутимостью Таши берет бутылку с водой, брызгает на плиту, и пламя оседает. Во вновь наступившей темноте он выдавливает на котлеты очередную порцию самодельного терияки; раздается шипение, пряный аромат становится еще сильнее.

– Я слышал про Эрику.

– Хм-м.

– Она что, взяла так просто и ушла?

– Ну, тут все немножко сложнее. Но в общем-то – да.

Таши снова наклоняется, подцепляет деревянной лопаткой одну из котлет, критически ее изучает, а затем вкладывает в заранее приготовленный сандвич. Откусывает.

– Ни хрена себе, – негодует Джим. – Так вот, значит, взяла и ушла?

– У-гу.

– Невероятно! – (Разве можно уйти от такого человека, как Таш?) – Вот же дура какая! Это надо же – сморозить такую глупость!