Степан Кирнос - Город бога [CИ]

— Вавилона?

— Так называет весь мир наш правитель. Он говорит, что раньше люди строили царство безграничной свободы и гордыни, но оно рухнуло, пало как башня, надломившаяся по весом человеческого самомнения, вся былая цивилизация была стёрта с лика Земли, как допотопные города в далёком уже не известном прошлом.

— Понятно. А т-ты хо-хотел бы? — с трепетом и слегка заплетающимся языком спрашивает Сериль, уставившись на Данте. — Иметь возлюбленную?

— Даже не знаю, — угрюмо ответил Валерон. — Пойми, я человек, который постоянно на войне, я воин и могу в любой момент просто не вернуться. Даже завтра… всё может пойти не так, Сериль.

Данте знает, о чём говорит девушка и к чему аккуратно клонит. Он чувствует, как колотится его сердце, и ком подступает к горлу, ощущает сильное исступлённое волнение, он смотрит на пальцы и видит, как они подрагивают. Парень обращает взгляд на Сериль и глаза прекрасной девы полны мольбы немой, от которой ему становится не по себе, необычно и чудно. Пара стоит, впившись друг в друга глазами, полными трепета и волнения, на фоне кровавого заката, становясь сущими угольками на образе алого солнечного диска, утопающего за линией горизонта, настолько вспыхнувшего красным, что это явилось отражением чувств тех людей, что стоят на башне и не могут отвести взгляда.

— Сериль… я…

— Ты нужен мне, Данте, — скомкано и скоротечно, наполовину робко и в тоже время напористо сказала девушка, выдав свои чувства.

— Как и ты мне.

Сериль бы хотела сказать парню обо всём сейчас, что он ворвался в её жизнь сродни яркой комете, сражается за них, для неё выступил на арене и не побоялся, выслушивал её часы напролёт, даря яркие моменты, да и сейчас заступился на рынке, она желает высказаться парню, что тяготеет к нему, да и сам Данте готов рассказать высказаться девушке, что имеет симпатию к ней, что только её поддержка позволила ему победить на арене и оживиться после неё, что она подбадривала его всё это время. Данте аккуратно касается чуть шероховатой ладони девушки и едва к ней потянулся, гонимый стремительным северным ветром и своими чувствами, но всё рассеивается, как морок, снисходит, как утренний туман и пропадает, когда на всю улицу прозвучало воззвание Конвунгара:

— Данте, где ты застрял! Давай, нам ехать нужно!

Глава восьмая. Первый после Кумира

Глава восьмая. Первый после Кумира

Следующий день. Около девяти часов утра.

Погода не радует, хотя для кого-то в землях, где неутихающе, беспрестанно и без конца льют дожди солнце это благо, но не для этого места, которое изнывает от вечного солнечного диска, что ласково продолжает поливать светом и теплом эту часть полуострова. На небе, как и всегда практически нет облаков, только у горизонта, у самой грани касания с земной твердью проходит каскад белоснежных, но довольно грузных, туч наполненных водой и возможно несущие с собой долгожданный ливень. Лазурный свод поднебесья установился монументальным и грандиозным потолком, простёршись от запада на восток, а на небесном полотне восходит яркое и ослепляющее солнце, в свете которого золотая пирамида неистово заблистала, озаряя бликами десятки километров отсюда и символизируя яркий маяк, несущий свет главной звезды, подобно духовному маяку, который указывает путь всем страждущим и заплутавшим. Так кажется Приходу, а значит в этих краях это истина.

Солнце восходит и палящей рукой готово вновь угнетать людей и почти все готовы провести ещё один такой знойный день, но никто даже не подозревает, что на восходе совершенно другое светило, из ряда тех, которые указывают новый моральный путь, зажигаясь в десять раз сильнее, чем прежние светила идеи. Его свет настолько силён, что он обжигает всякого, кто не готов ему подчиниться и указывает дорогу, ведущую к спасению, и в то же время ослепляет, делая людей едиными в слепой преданности к тем, кто поднял на свои знамёна солнца. Новый порядок, идущий как тепло за светом яркой звезды, грядёт, совсем скоро, и принесут его воины Канцлера, воплотив тем самым пророчества и слова Сарагона Мальтийского о торжестве «Новых Солнц». Но прежде всего его глашатаями стали те, кого не видно, кто прячется в тени как змея и готовится совершить прыжок из мрака и впиться в цель. Они — воины на невидимой войне, сражаются на фронтах, которым только суждено здесь пройти.

И один из таких вестников нового порядка идёт по кривым улочкам и аккуратно ступает посреди разрушенных домов, тихо, практически незаметно крадучись, словно бы тень, которые исчезают с каждой секундой шествия солнца по небу. Этот воин, окутанный в вуаль мрака и непонимания, неясности и скрытых устремлений для врагов ясен и понятен для союзников. Его чёрная накидка лишь немножко касается пыли на земле, скрывая под собой чёрную военную форму в которой он доселе сражался на рубежах Корсиканской, Северной и Прованской войн и нёс смерть врагам. И сейчас он готовится сражаться, знает, что сегодня будет воевать за будущее этого края и вступит в ужасную сечу, но пока не время явить себя, не стал момент раскрытия карт, ещё немножко, ещё чуть-чуть придётся потянуть выступление, тот маскарад, который они устроили для власти Теократии. А пока нужно скрывать личину, чтобы всё удалось, всё свершилось.

— «Ястреб», приём, — прозвучало данное передатчиком в ухе воина, тенью крадущегося посреди разваленок.

Парень приложил палец к воротнику, зажав кнопку, и ответил в незаметный микрофон:

— Да, «Топаз».

— Доложи обстановку, — донёсся из передатчика в ухе сухой, грубый сиплый голос.

— Продвигаюсь в направлении позиции. На улицах полно людей, вооружённых ручным стрелковым оружием, без единой формы. Предположительно — наёмники.

— Что с гражданским населением?

— Не обнаружено. Квартал перед дворцом взят в оцепление. Меня пропустили только потому, что им был дан на это приказ.

— Хорошо, «Ястреб». Продолжайте.

Связь кончилась, и парень остался совершенно один в этом районе. Он видит, как с каждым шагом стена и ворота впереди становятся всё выше, могущественнее, монументальнее, являя свою древность и богатство, показывая силу Теократии. А там, за ними, за высокими башнями и укреплениями, ввысь устремляется пик, отлитый из золота и ставший символом веры для миллионов людей, которые думают, что здесь обитают духи и питают к дворцу только любовь и трепет, но подбираясь к месту всё ближе и ближе парень видит, что это не более чем уловка, трюк, которым дурят наивных и обездоленных, настолько ослепших, что всяк проходимец им вместо хлеба кладёт в десницу камень. Пирамида из золота настолько высока, что, кажется, будто бы она держит небо, упирается остриём в лазурную твердь, но на самом деле её суть пала настолько низко, что ничем не отмоешь это здание, его можно очистить только в искупительном огне.