Екатерина Белецкая - 3. Дар

За окном было совершенно чудесное московское летнее утро. Летали над Яузой вездесущие белые чайки, по Москва-реке шли вереницей катера; под окнами, внизу, стояли липы, одетые свежей июньской листвой, а над городом куполом летело небо, высокое и свежее, и такое прекрасное, что глазам становилось больно… или не глазам? Может быть, и не глазам. Душе… Над Китай-городом раздался далекий, уже ставший привычным колокольный звон, вскоре ему откликнулся другой колокол, затем третий. На реке звонам отозвался катер — длинный протяжный гудок наполнил утренний воздух, а затем гудков стало множество, и несколько минут, казалось, пела вся река, и весь город.

— Сегодня какой-то праздник? — догадался Фэб.

— А какое число? — сонно спросил Ит.

— Второе июня.

— Да, праздник, — Ит с трудом сел. — День Святого Стилиана, покровителя детей. Тут он второго июня. По Сонму он не в числе, насколько я помню.

— Всё-то ты знаешь, — улыбнулся Фэб.

— Ничего я не знаю. Чем больше я знаю, тем меньше я знаю. Но про праздник я писал, так что помню, — Ит зевнул. — Ты поспать не хочешь?

— Слишком светло, — покачал головой Фэб. — Но можно попробовать. Только я сначала, пожалуй, помоюсь. Слушай, ты не в состоянии встать и посмотреть на кухне какой-нибудь еды? А то у Томанова были только пряники с чаем.

— Сейчас, — Ит поднялся, и побрел на кухню. — Если эти всё не дожрали… так. Хлеб они не дожрали, но он засох. Чай есть. И сахар. И, кажется, был один рацион.

— Отлично, — одобрил Фэб. — Ты сам есть хочешь?

— Нет. Фэб, я полежу немножко, ладно?

— Конечно…

Когда Фэб вышел из ванной, Ит дремал. Фэб снова сел рядом с ним, и ласково погладил по волосам, затем по руке. Ласково — и совершенно недвусмысленно. Ит открыл глаза и с тревогой посмотрел на Фэба.

— Скъ`хара, я не смогу, наверное, — произнес он неуверенно. — Ты же видишь… я никакой… замок… я не выдержу…

— Можно сделать так, что замок не понадобится, — успокоил Фэб. — Клин клином вышибают, родной. Та встряска, что была ночью, состояла сплошь из отрицательных эмоций. Я просто предлагаю добавить положительных. Тем более что вы уедете на месяц… а потом ты вообще грозишься уехать очень надолго… я ведь тоже живой, Ит… когда еще представится случай… как сейчас… ты же понимаешь…

Ит ничего не ответил. Но и уговаривать его больше не пришлось. Фэб видел — Иту, точно так же, как и ему самому, тоже не хватает этой части их жизни, и из-за этого от принятого им самим решения ему становится вдвойне больнее. Но сегодня он сам словно бы отсрочивал то, что решил, и в данный момент ничего не стояло между ними. И ничто не могло помешать.

Про клин клином Фэб оказался совершенно прав.

***

Рыжий пришел под вечер. Уже на пороге понял, что ночевать с Итом ему сегодня не грозит. Встретил его Фэб, причем Фэб очень непривычный — вместо обычного для последних месяцев сумрачного состояния Фэб сейчас был деловит и собран. И, кажется, более чем доволен.

Неужели?..

— Солнце, переночуй с ребятами, пожалуйста, — попросил Фэб, выходя за дверь. — Я хочу побыть здесь… для гарантии… ну, ты понял.

— А он что?

— Спит. Ты поесть ничего не принес?

— Нет, но сейчас смотаюсь, — пообещал Скрипач. — На счет поклажи в госпиталь что скажешь?

— В течение недели — обязательно, — Фэб помрачнел. — Он просил, чтобы вы с ним месяц побыли вдвоем. Я согласился, но именно с условием госпиталя.

— У вас…

— Да, всё нормально, — поспешно заверил Фэб. — Всё хорошо. Но устает очень быстро, и без небулайзера не обошлось. Да и приступ этот он совершенно зря себе устроил. Зато теперь замечательно успокоился.

— С тобой успокоишься, — с напускной серьезностью проворчал Скрипач. — Что из еды притащить?

— Что-нибудь, что греть не нужно. Хлеба, икры кабачковой.

— Раскатал губу, икры, — хмыкнул Скрипач. — Денег нету. Могу просто кабачков принести, Берта днем потушила, мы вам немножко оставили.

— Тогда зачем спрашивал? — упрекнул Фэб. — И, если можно, побыстрее, пожалуйста.

— Раскомандовался. Ладно, принесу. Так и быть. Завтра во сколько придти?

— Как получится, как все дела добьешь. Не торопись, — попросил Фэб. — Я утром комплекс сделаю, так что время в запасе будет. Как Берта?

— Проспала полдня, потом пронервничала полдня, теперь снова спать легла, — отрапортовал Скрипач. — Чувствует себя хорошо, если ты об этом.

— Да, я об этом, — кивнул Фэб. — Рыжий, если тебе не трудно, свяжись с Ильей, договорись на счет госпиталя. Или лучше не с Ильей. Можно сразу с Андреем.

— Опять в «Поля»? — неприязненно спросил Скрипач. — Фэб, ну ёперный театр. Я не хочу снова ехать в эту помойку, тем более, что от города очень далеко.

— Может быть, они что-то еще предложат, — возразил Фэб. — Но в следующий понедельник он должен быть уже в госпитале. Общие показатели после приступа свалились просто в ноль.

— И как ты только сумел… — Скрипач поежился. — Я спать с ним рядом боюсь, а ты…

— Не спрашивай, — Фэб зажмурился. — Скажем так — с предельной осторожностью. И с тайным ужасом перед недавними полосными мишенями. Умом я понимаю, что всё зажило, но с собой поделать ничего не могу. Больше всего боялся сделать больно или как-то навредить.

— Но не сделал?

— Не сделал. И не навредил. Да не трясись ты так, все действительно нормально. Могло быть хуже.

— Ладно, не буду трястись, — пообещал Скрипач без особой уверенности. — Подожди минут десять, не ложись. Я за едой смотаюсь.

***

Когда утром Фэб, наконец, ушел, Ит полежал еще минут десять, потом встал, вышел на кухню. На подоконнике нашлась чашка с теплым чаем, рядом валялся маленький кипятильник, которым они со Скрипачом пользовались ввиду отсутствия плиты. Ит сунул кипятильник в чашку, подождал минуту, чтобы чай согрелся, затем вынул кипятильник. Не дай бог, перегорит, а новый взять негде.

Он сидел неподвижно, отрешенно глядя на утренний город внизу, и думал. Сегодня погода стояла пасмурная, над рекой висела легкая туманная дымка. Почему-то подумалось об осени, и вообще о том, какой он своей жизни видел эту реку. Да всякой, наверное. Замерзшей только не видел. Точнее, видел, но — на Соде и на Земле-n. Здесь, на Терре-ноль, замерзшей не видел ни разу. Слишком тут тепло.

Мысли текли, как та река — ни остановить, ни повернуть.

И радостного в этих мыслях оказалось немного.

Скотина малодушная похотливая… а ну не врать себе. Ведь хотелось же! Чертовски хотелось. Так хотелось, что не то, что возражать, нет, куда там… если бы он сам не предложил, то ему было бы предложено. Для него, Ита, предложением были уже слова «давай вдвоем останемся». Давай! Ну, давай! Лежал и ждал, когда подойдет — не смотря на то, что сердце болело так, что хоть на стенку лезь. Чуть с ума не сошел ночью… а почему? Да потому, что боялся. Боялся, что вот этого всего никогда в жизни уже не будет. И даже себе в своем же плане лазейку оставил — «будем изредка видеться». Эгоизм какой… самообман и эгоизм, и хватит лжи хотя бы самому себе.