Уильям Гибсон - Нейромантик

– О Бог ты мой! – воскликнул Финн, хватая Кейса за руку. – Посмотри-ка на это. – Финн ткнул в сторону пальцем. – Это лошадь, приятель. Ты когда-нибудь видел лошадь?

Кейс взглянул на чучело животного и покачал головой. Оно было выставлено на помосте у входа в ту часть рынка, где шла торговля птицами и обезьянами. Ноги чучела были безволосыми, черными, отполированными мириадами прикосновений рук прохожих.

– Один раз видел такую в Мэриленде, – сказал Финн. – Это было года через три после заварушки, которую затеяли военные. Арабы все еще не теряют надежды вывести их из сохранившихся ДНК, но их лошадки все время дохнут.

Впечатление было такое, будто глаза лошади следили за ними.

Терзибашьян привел их к кафе в центре рынка, заведение с низким потолком, построенное, казалось, несколько веков назад. Стройные юноши в засаленных белых фартуках лавировали в переполненном зальчике между столиками, балансируя стальными подносами с бутылками турецкого "Туборга" и маленькими чашечками чая.

При входе в кафе Кейс купил пачку "Ехэюань". Армянин пробормотал что-то в свой "Санио".

– Пошли, – сказал он, – Ривейра вышел. Каждый вечер он едет туннелем на базар и покупает у Али свою смесь. Ваша женщина его сопровождает. Пошли.

Улочка была старой, даже очень, и стены здесь были сложены из блоков темного камня. Тротуар был неровным, и от него пахло бензином, пропитавшим древний известняк за минувшие века.

– Не видно ни зги, – шепнул Кейс Финну.

– Но для нашей киски это то, что надо, – прошептал в ответ Финн.

– Тихо, – сказал Терзибашьян, чересчур громко.

Скрип дерева по камню или бетону. В десяти метрах вниз по улочке на мокрый булыжник упал и расширился клин желтого света. Из помещения выскользнула какая-то фигура, и дверь начала со скрипом закрываться, снова погружая узкий проход между домами во мрак. Кейс вздрогнул.

– Давай, – скомандовал Терзибашьян, и с крыши дома на противоположной от рынка стороне улицы упал ярчайший луч белейшего света, заключив стройную фигуру перед древней деревянной дверью в идеальный круг. Блестящие глаза метнулись влево, потом вправо, и человек осел на мостовую. Кейс решил, что кто-то подстрелил его; мужчина лежал лицом вниз, его белые волосы четко выделялись на фоне темного камня, слабые руки были жалобно раскинуты в стороны.

Столб света был недвижим.

Внезапно пиджак на спине мужчины вздулся, разорвался, оттуда ударил вверх поток крови, окативший стену дома и мостовую. В свете прожектора влажно и глянцевито блеснула пара неправдоподобно длинных конечностей с толстыми как канаты сухожилиями, возможно, рук. Нечто начало выбираться из человеческого тела, поднимаясь с мостовой, раздирая неподвижные останки того, что минуту назад было Ривейрой. Существо двухметрового роста, о двух ногах и, казалось, без головы. Оно медленно повернулось в их сторону, и Кейс увидел, что голова у чудовища есть, но нет шеи. Кроме того, у страшилища не было глаз, а кожа переливалась всеми оттенками интенсивно-розового. Рот, если это был рот, был круглым, небольшим, конусообразно выступающим вперед, с отливающей густой чернотой шевелящейся порослью волос или щупальцев по краям. Чудовище пнуло кучу тряпок и плоти у своих ног и сделало шаг вперед, поводя ртом, будто бы выискивая врагов.

Терзибашьян выкрикнул что-то по-гречески или по-турецки и, сложив руки, как человек, ныряющий в воду, бросился наперерез твари. И с разбегу промчался прямо сквозь нее. Навстречу короткому язычку пламени из пистолетного дула в темноте за границей светового луча. Осколки камня провизжали у Кейса над головой; Финн дернул его вниз, и он упал на колени.

Свет с крыши исчез, оставив перед глазами Кейса гаснущий след вспышки выстрела, монстра и белого прожекторного луча. В ушах у него звенело.

Прожектор снова включился и начал рыскать и судорожно метаться по улице. Терзибашьян стоял, прислонившись спиной к двери, его лицо в ярком свете казалось белым, как мел. Он сжимал рукой левое запястье и смотрел, как с его ладони стекает и капает на мостовую кровь. Блондин, снова совершенно целый, без следов крови, лежал у его ног.

Из тени вышла Молли, вся в черном, с иглострелом в руке.

– Возьми мое радио, – выговорил сквозь стиснутые зубы армянин. – Вызови Махмута. Нам нужно убираться отсюда. Это плохое место.

– Этот сучонок чуть не поимел нас, – сказал Финн, поднялся, хрустнув коленными чашечками и безуспешно пытаясь отряхнуть брюки. – Мы видели отрывок из шоу ужасов, верно? А не этого субчика, который пытался дать деру. Очень умно. Ну что же, поможем им перенести его отсюда. Мне нужно просканировать весь его инструментарий прежде, чем он очухается. Армитаж хочет знать, стоил ли этот красавчик затраченных на его поимку денег.

Молли нагнулась и подняла что-то с мостовой. Пистолет.

– "Намбу", – сказала она. – Неплохая пушка.

Терзибашьян издал хнычущий звук. Кейс увидел, что у армянина недостает большей части среднего пальца.

Когда над городом затеплился серый рассвет, Молли приказала "Мерседесу" отвезти ее и Кейса в Топкапай. Сразу после успешной поимки Финн и огромный турок по имени Махмуд подобрали с мостовой Ривейру, который все еще был без сознания, и погрузили в машину. Через минуту прибыл "Ситроен" за Терзибашьяном, который тоже уже готов был упасть в обморок.

– Ты, придурок, – сказала Молли на прощание армянину, открывая для него дверцу машины. – Тебе нужно было тихо сидеть в стороне. Я держала его на мушке с того момента, как он вышел из двери.

Терзибашьян злобно посмотрел на нее.

– Так или иначе, наши с тобой общие дела закончились.

Молли толкнула его внутрь машины и захлопнула дверцу.

– Не попадайся мне снова, убью, – сказала она на прощание белому лицу за тонированным стеклом.

"Ситроен" покатил по улочке и, неуклюже свернув за угол, скрылся.

Стамбул просыпался. "Мерседес" тихо шелестел шинами по улицам города. Кейс и Молли проехали мимо выхода туннеля со стороны Бееглу и углубились в лабиринт окраинных улочек с многоквартирными домами, чем-то напоминавших Кейсу Париж.

– И куда мы приехали? – спросил он Молли, когда "Мерседес" сам припарковался на асфальтовой опушке огромного сада около сераля. Ему уже надоело созерцать причудливый конгломерат стилей, который представлял из себя Топкапай.

– Когда-то это место было чем-то вроде личного дома терпимости для султана, – сказала Молли, вылезая наружу и потягиваясь. – Здесь он держал всю ораву своих баб. Теперь здесь музей. Вроде магазинчика Финна. Все барахло расставлено в залах без какой-то системы: огромные бриллианты, мечи, левая рука Иоанна Крестителя...

– В камере с устройствами жизнеобеспечения?