Александр Кондратьев - Туристы икс [СИ]

После повторного звонка Маше Иван позвонил своей однокласснице Лене. Двадцать с лишним лет назад она была «тайно» в него влюблена. Об этой тайне в классе знали, наверное, все. Но Ивану удалось сохранить дружеские отношения с Леной и тогда в школе, и сейчас будучи уже зрелыми и состоявшимися людьми. Лена работала заведующей терапевтическим отделением в местной городской больнице. Школу они закончили уже двадцать лет назад, но по роду своей работы им достаточно часто приходилось встречаться. Иногда они созванивались, чтобы решить какие-то незначительные проблемы. Несколько раз участвовали в похоронах одноклассников. За прошедшие двадцать лет выпускников 10 «Б» класса стало уже на пять меньше, а сегодня могло и на шесть.

«Да, живешь, живешь, и не знаешь когда на голову что-нибудь или кто-нибудь упадет, или того хуже — ударит», — рассуждал Иван, слушая длинные гудки в телефоне.

— Але. Лен, ты? Привет. Узнала? Лен, можешь ко мне домой подъехать?

— А что случилось, что у тебя с голосом? — спокойным, немного низковатым голосом ответила Елена Владимировна.

— Лен, приедешь, все, что знаю, расскажу. Поверь, а знаю я не много. А из того, что должен знать, половину вспомнить не могу. Лен, захвати аптечку, нитки и хирургическую иголку. Надо меня немного подштопать. Слегка прохудился. Только, пожалуйста, никому и ничего не говори. Окей?

— Окей! А с каких пор, Иван, ты перешел на английский? В школе вроде вместе немецкий мучили и не домучили. Ладно, Иван, вопросами тебя терзать не буду. Пока не буду. Минут через 15–20 подъеду.

— Лена, ты сама в дом проходи. Я немного не в форме. Собаку не бойся, она тебя помнит.

Собравшись с силами, Иван стал медленно подниматься. С огромным усилием ему это удалось. Иван подошел ко второй двери, ведущей в дом. Дверь была не заперта. Зайдя в дом, Иван оказался в большом и просторном холле. В холле горел свет: все три настенных бра и большая хрустальная люстра с семью лампами в центре. На полу беспорядочно валялись Машины вещи, косметика.

Иван первым делом подошел к встроенному шкафу и обнаружил, точнее сказать, не обнаружил в нем дорожной кожаной сумки. Складывалось впечатление, что Маша в спешном порядке куда-то собиралась и покинула дом. На столике для телефона лежал тетрадный лист бумаги, исписанный размашистым подчерком Маши.

— Любимые мои, Олечка и Дима, простите меня, простите за все. Мы больше не увидимся. Прощайте. Я вас люблю. Ваша мама, — взволнованно прочитал Иван Машину послание, обращенное к детям. — Что, блин, здесь в конце концов происходит? — прокричал он, после чего пошатнулся. Силы в конец оставили его, и он медленно стал сползать по стене. В глазах потемнело, и Иван провалился в забытье.

— Иван! Орлов! Очнись!

— Что? Вы меня? — Иван поднял глаза на учителя.

— Иван, может, ты расскажешь нам, где ты сейчас был? С кем? Куда, зачем и почему улетал? — спросила Ивана Ольга Петровна, продемонстрировав попутно одноклассникам Ивана какие слова в русском языке могут обозначать вопросы. По классу пробежал легкий, едва уловимый смешок. Ольгу Петровну, учителя русского и литературы, а по совместительству и классного руководителя, боялись почти все, и не только в восьмом классе «Б». Это утверждение, пожалуй, не относилось только к Орлову Ивану, ученику восьмого класса «Б» средней школы N 5 города Алтайск Алтайского края.

Ивану было всего пятнадцать лет, но выглядел на все восемнадцать: под метр восемьдесят, широкоплечий, физически сильный, не по годам. В давке на руках (слова армреслинг в те годы еще не знали в Сибири) Ивану равных не было. Его даже приглашали давиться с мужиками. Многие из них не верили на слово, что малолетний пацан может их победить. До сего дня Иван дважды проигрывал на правой руке, а на левой руке не проигрывал даже взрослым мужикам.

— Ольга Петровна, — с некоторым запозданием ответил Иван, тем самым создав в классе некоторую интригу, все с интересом, затаив дыхание, ждали продолжения, — взлететь хотел, но не смог. Сегодня необычайно сильная гравитация.

Кажется, в классе никто не понял, о чем говорит Иван. Шутит ли или говорит в серьез. Лишь Ольга Петровна улыбнулась, словно поняла, о чем именно говорит Иван.

Ольга Петровна была женщиной властной и волевой. На вид ей едва ли можно было дать более сорока пяти. Но в школе поговаривали, что ей уже перевалило за шестьдесят. Но, как известно, женщине столько лет, на сколько она выглядит. Это утверждение как нельзя лучше относилось к Ольге Петровне. Следы былой ослепительной красоты еще не померкли. Она и сейчас продолжала следить за собой в отличие от большинства значительно более молодых коллег. Она следила не только за своей фигурой, лицом, руками, но и гардеробом. Хотя бы раз в месяц в ее туалете появлялось новое платье или костюм, что очень даже раздражало большинство коллег, которые даже при всем своем желании не могли себе позволить такого на свои максимум сто двадцать рублей.

Жила Ольга Петровна одна в престижном районе Алтайска на улице Ленина в трехкомнатной квартире и замужем никогда не была. Ходили слухи, что в свое время у нее имелся очень влиятельный покровитель или покровители в краевой столице, и вроде даже есть и сейчас. Но толком никто ничего не знал. Все оставалось на уровне сплетен. А сплетни давно в той стране являлись основным достоверным средством и источником массовой информации.

В школе Ольгу Петровну боялись, а значит, и уважали. Эти слова долгих семьдесят лет были синонимами и символами нового времени, в котором оказалась Россия после Октябрьской революции 1917 года. Ольгу Петровну боялись не только дети, но, кажется, и все учителя. Ее взгляд не выдерживал даже директор школы Пал Палыч. Именно так его звали и дети, и преподаватели. Кто хоть раз случайно попадал под прицел ее глаз, ощущал, что она видит буквально насквозь. По этой, или какой другой причине за ней на долгие годы привязалась кличка Змея. Иногда кличка менялась на Удава, Кобру, Гадюку, но змеиное начало в них неизменно присутствовало. О своих кличках она знала, и ей, кажется, даже это нравилось.

Ольгу Петровну не только боялись — уважали, но и не любили. Не любить, являлось еще одним синонимом слову бояться. Три слова: бояться, уважать и не любить отражали истинный смысл лозунгов и плакатов, пестревших во всех местах массового сбора граждан: кинотеатрах, домах культуры, театрах, детсадах, школах, институтах и так далее. Плакаты белым по красному кричали: «Партия — Ум, Честь и Совесть нашей эпохи», «Ленин жил, жив и будет жить всегда». Плакаты на подсознательном уровне заставляли людей бояться, уважать и не любить. Не любить себя, близких. Никого.

Ольга Петровна отвечала всем взаимностью. Только нелюбовь проявлялась по-другому: в первую очередь — в безразличии к ученикам, родителям, коллегам. Но только не к предметам, которые она преподавала. Придраться к ее профессионализму было невозможно, как бы не хотели этого недруги.