Анна Субботина - На пороге зимы

Такко прижался лбом к стене и зажмурился. На сердце кошки скребли. Их с Вереном пути разошлись ещё зимой, но только сейчас осозналось: это навсегда. Друг теперь настоящий воин Империи, жениться вон надумал, а раз надумал — сделает. Будет разрываться между женой и наставником, а там и дети пойдут… Такко вздрогнул и тряхнул головой. Нет, не о такой жизни он мечтал.

Можно не разлучаться — попроситься к Ардерику, переступив через гордость. Пусть попробует отказать, особенно после вчерашней победы! А можно и к баронессе, ей точно нужны хорошие стрелки. Пока непонятно, останутся ли при ней Ардерик с Вереном, но здесь и без них будет занятно. Но тогда придётся отказаться от механизмов — тоже навсегда.

Признаваться было стыдно даже себе, но Такко ясно видел: был бы отец помягче, он бы быстро наигрался с луком. Сидел бы в отцовской мастерской, сутками возился бы с оправами и камнями, как сейчас возится с часами и арбалетными замками. Ну и какой из него воин?..

Как же трудно выбрать! На одной чаше весов — Север, неизведанный, пахнущий смолой и солью. На другой — уют мастерской и щелчки шестерёнок. Разговоры у камина, поездки на пустошь… На сердце у Такко потеплело. Как-то так он и представлял себе семью, только с отцом не вышло ни прогулок, ни разговоров.

Додумать мысль он не успел. Сзади прошелестели невесомые шаги, и в плечи впились жёсткие, холодные пальцы. Такко рванулся, как зверь в капкане; в памяти разом вспыхнули подземелье замка, осунувшееся лицо и безумные глаза маркграфа.

— Моя лучшая работа… — бормотал Оллард. — Вскрыть, узнать, как ты устроен…

Пальцы держали мёртвой хваткой; Такко дёрнулся, чудом вывернулся и шарахнулся назад, прикрываясь рубахой и выставив нож. Мечты о тёплых семейных посиделках растаяли, как снег под майским солнцем.

Оллард не стал его преследовать. Прислонился к стене у окна, стиснул ворот, будто не хватало воздуха.

— Ты подрос… — бормотал он. — Стал сильнее. Все стали… Кроме Агнет!

Ужас смешался с жалостью; Такко замер у очага, медленно опуская нож.

— Ей бы понравилось здесь… Не жарко, море близко… Праздники… А она там совсем одна…

Он вздохнул длинно и прерывисто, окинул взглядом комнату, и Такко был готов поклясться, что видит он не резные столбы и бревенчатые стены, а камень, увитый шиповником.

— Я держался… сколько мог… Зимой было легче. Казалось — умри со славой и всё! Честь рода будет спасена. А теперь… если даже здесь цветы и солнце… Нельзя умирать, понимаешь? Если даже Агнет цеплялась до последнего…

Страха больше не было. Такко отступил ещё немного и остановился. Ледники в горах тают медленно, но если уж солнце пригрело — держись подальше, а то снесёт лавиной воды, грязи и камней.

— Император вас помилует, — уверенно сказал Такко. — Вернёт титул и земли, ваш род не погибнет. Умирать точно ни к чему.

Оллард только махнул рукой:

— Я смотрю… каждый день смотрю и вижу, что всё могло быть иначе. Всё, понимаешь — эта история с могилами, эта война… Мне тогда было всё равно, как тебе сейчас… Одно слово отца и… здоровые дети… а я не прятался бы в мастерской… Кто, кто мог знать?.. Никчемный род, один — трус, второй — предатель… и получили лучшую кровь Империи! Всё могло быть иначе, всё!..

Теперь Такко вспомнил, что баронессу Элеонору когда-то сватали за Олларда. Он попытался представить её в родовом замке. Получилось на удивление хорошо. Если уж скромница Малвайн перестроила восточное крыло и расширила сад, Элеонора бы заставила замок блистать, а Эсхен из мелкого городка превратила бы в настоящую столицу маркграфства. Как знать, может, от такой жены Оллард и правда не бегал бы копать могилы? О том, что баронессе могла и понравиться идея со скелетами, Такко старался не думать.

— Ну… — Такко почесал в затылке. — В баронессу влюблены все. Она красивая.

Такко хотел добавить, что если барон проживёт недолго, Оллард сможет спокойно жениться на Элеоноре, раз уж оказался к ней неравнодушен. Но осёкся — за такую дерзость можно и по уху отхватить.

— Я — не все, — устало выговорил Оллард. — Ты не понимаешь. Она союзник, и мне не нужно большего. Просто… всего этого могло не быть. Скажи-ка лучше: нам кто-то дарил нож в деревянных ножнах с тонкой резьбой. Он ещё при нас?

— Да, вот, лежит под… на столе, — Такко метнулся поднять дорогое оружие и окончательно успокоился, когда их с маркграфом разделил стол.

— Очень хорошо. Напомни подарить Ардерику. Теперь я его понимаю — невыносимо каждый день видеть женщину, которая могла бы… А, пропади оно! О чём я говорил? Да: никогда не женись, не сходись с той, к кому тебя влечёт больше, чем расчёт! Отец правильно отказал старику Талларду. С этой женщиной я бы думал не о благе рода. Но вчера я не мог больше сидеть с ней рядом и прославлять будущее Эслингов — трусов и предателей.

— Ложитесь-ка спать. Я принесу воды.

— Да, принеси. Меня учили пить вино, но не это рыбачье пойло… Кстати, есть ещё?

— Ещё эля? Да вам плохо станет.

— Да и плевать. Завтра мы вернёмся в Эслинге с холодной головой и чистым сердцем. Но сегодня я буду делать, что захочу.

— А сейчас я спою о королеве Эйлин, что зимой вела народ Севера в битву! — объявил певец, потрясая небольшой арфой.

Верен слушал и поглядывал по сторонам, обгладывая гусиное крыло. Рядом отирался Кайлен. Сегодня он выиграл состязание стрелков, ходил гордый и почти трезвый. Впрочем, как и остальные: остатки эля развели водой больше чем на две трети.

— Жаль, зимой нас тут не было, — в который раз вздохнул Кайлен. — О, гляди, эти парни с Клюквенного болота. Видишь у ихнего деда узор на рубахе? Снизу перехлёст и дальше как коса идёт. А вон тот с Троллиной ладони — три косы и расходятся будто ветками…

— Это ты решил отплатить за то, что я тебя учил? — усмехнулся Верен.

— А чего бы и нет? Хотя у нас эти узоры давно не носят. Старики на праздник редкий раз наденут, только так и огрести можно, мол, ты против Империи, раз чтишь клановые знаки. А раньше ещё и плащи цветные надевали, чтобы издали было видно, друг или враг. Раньше, знаешь, редкий праздник обходился без резни. То одно не поделят, то другое… Я-то не застал, дед рассказывал.

— А теперь у вас один враг, — кивнул Верен. — Но ты говори, узоры тоже знать надо. Мало ли что.

Певец надрывался, повествуя о прекрасной и храброй королеве, спасшей свой народ, и о том, как впервые за многие годы на празднике лилось вино, а не кровь. Верен в музыке особо не смыслил, но простая мелодия увлекала. Тем более, эта история творилась на его глазах. Певец многое приукрасил, кусок вовсе взял из старой баллады, заменив имя, — впрочем, так делали всегда, песня всё равно вышла хорошей.