Анна Субботина - На пороге зимы

— Я уеду, — выговорил он, — чтобы уладить дела. Ненадолго. А там, может, и вернусь.

Они оба знали — не вернётся. Достаточно отъехать на десяток миль — и жизнь захватит, закрутит. А дома вовсе дел будет невпроворот. Но сказать так легче, чем сразу попрощаться.

За дверью послышались шаги, и Ардерик поднялся, с сожалением выпустив руку Элеоноры. Вошла служанка с корзиной чистого белья, следом вторая с дымящимся кувшином.

— Как идёт подготовка к свадьбе? — спросила Элеонора и рассмеялась, когда Ардерик махнул рукой.

— Моё дело — прислать парней, чтобы расставили скамьи, а после выпили за здоровье молодых. Там девки всем заправляют. Я в это не суюсь и Верену не даю.

— Первая свадьба в Эслинге после войны, — мечтательно протянула Элеонора. — Они будут красивой парой.

Ардерик хотел пошутить, что неспроста первыми женятся его оруженосец и служанка Элеоноры. Было в этом некое лукавство судьбы. Но хватит и того, что он первым увидел близнецов. Знать бы, они вырастут совсем одинаковыми или можно будет различить?

— Обалдеть, — повторил он, кивая на колыбель.

Элеонора кивнула и счастливо зажмурилась.

— Они здоровы? Очень маленькие.

Канцлер Ривелен наклонялся над колыбелью так низко и рассматривал младенцев так пристально, что его хотелось оттолкнуть. Ещё бы увеличительное стекло притащил!

— Совершенно здоровы. Первое время им потребуется чуть больше ухода, чем другим детям. Но они быстро окрепнут.

Ривелен покачал головой и наконец выпрямился:

— Вы сделали невозможное. Я сегодня же пошлю в столицу голубя с радостной вестью.

Элеонора самодовольно приосанилась. За две недели она почти оправилась, а близнецы окрепли настолько, что не нужно было ежечасно прислушиваться, дышат ли они. Можно было гладить крошечные кулачки, вглядываться в сморщенные личики, пытаясь разглядеть отцовские черты. Догадается ли кто-нибудь? И как быстро? Понял ли Тенрик? Он так и не зашёл, сразу уехал на очередное пастбище. Ривелен-то точно сложил два и два… Тьма с ним! Сейчас она выиграла, а там видно будет.

— Как вы нашли восточные земли? — перевела она разговор. — Они сильно пострадали в войне.

— Я ждал худшего, поэтому доволен. Вы с бароном отлично потрудились. Земля там, конечно… камень на камне. Справиться с этим краем — настоящий подвиг. Что ж, готовьте торжество!

— Когда вы получите подтвержение?

— Получил сегодня утром. Голубь прилетел на рассвете. Вот, прочтите сами.

Узкая пергаментная полоса скользила в руках, строчки прыгали перед глазами. Элеонора перечитывала снова и снова, смакуя каждое слово. «Титул Эслингу утверждаю» — так коротко и так… сладко.

Маркграфиня Элеонора Эслинг. Нет, не Эслинг — Эллард. Не будет она больше носить имя, какое в Империи дают любому чужаку.

— Объявим на Поминовение, сразу после свадьбы Бригитты, — сказала она наконец. — Устроим большой праздник. Что за год! Мы то воюем, то пируем!

— Очень хорошо. Сразу после праздника мы тронемся в путь, пока дороги не замело. Я оставлю вам сотню воинов и столько же голубей. Берегите их.

— Спасибо, господин Ривелен. Я хотела просить вас ещё кое о чём. Меня волнует судьба моих защитников и соратников. Сотник Ардерик намерен вернуться домой, но я ничего не знаю о планах маркграфа Олларда. Вы получили указания относительно его судьбы?

— Получил. Но собирался обсудить их чуть позже.

— Он тоже герой Северной войны. Бился за Эслинге, брал Бор-Линге…

— Элеонора, вы не знаете, за кого просите.

— Знаю.

Мгновение они смотрели друг на друга. Элеонора ещё раз взвесила то, что собиралась сказать. Что зрело всю зиму и дало плоды осенью. Бои и роды остались позади, можно было обдумать всё как следует — и она решила.

— Маркграф Оллард не смог пользоваться моим гостеприимством, не раскрыв всех подробностей своего дела. Ужасная, немыслимая история. Но вы видели — он изменился.

— Да. Видел. Вы уверены, что не слишком слабы для таких разговоров?

— Уверена. — Элеонора поднялась, замерла, пока не прошло головокружение. — Мне нужен воздух. Пройдёмся по стене. Там никто не помешает.

Дурная примета — играть свадьбу на тёмной стороне года. Только для Севера все несчастья уже сбылись. Канун Поминовения совсем не подходил для торжества, но Эслинге словно отыгрывался за месяцы войны. Залы украшали ветви сосны и рябины, стол ломился от угощений, барды достали лютни и арфы.

Больше никто из местных не ворчал, будто год назад имперцы привезли с собой беду. Кладовые были полны, осень, как нарочно, выдалась тёплой, а баронесса принесла двойню — этого хватило, чтобы люди заговорили по-другому. Чтобы поверили — от свадьбы в Поминовение никому не будет вреда. А завтра начнётся настоящий пир, когда баронессу объявят полноправной владелицей Севера. Вернее, объявят барона — но, кажется, никто об этом не вспоминал. Из южан так точно.

Первые кубки были осушены, и праздник выплеснулся на улицу. Там горели фонари, на костре жарили мясо и грели вино с пряностями, а ещё стояли мишени и была ограждена площадка для поединков.

Такко показал язык Кайлену, которого снова обставил в стрельбе, и направился к Верену. Тот стоял в обнимку с невестой — теперь уже женой — и сиял, как новенькая монета. Чистая рубаха, наплечники начищены, волосы приглажены — и не скажешь, что накануне бегал взапуски по пустоши и купался в ледяной реке, прощаясь с холостой жизнью! Бригитта тоже расцвела — румяная, с алой рябиной в волосах, в глазах — безудержное счастье. Такко хлопнул друга по плечу:

— Не устал ещё от семейной жизни?

Верен рассмеялся и крепче привлёк жену к себе.

— Ты тоже жених завидный, — улыбнулась Бригитта. — Долго в холостяках не проходишь. Подумай только, на тебя бы все глазели!

— На меня и так глазеют, — отшутился Такко, кивая в сторону мишеней. — Нет уж, обойдусь.

Вот так всегда — как свадьба, так всем надо знать, когда ты женишься. Неважно даже, на ком. С утра только ленивый не спросил. Пусть к сотнику идут! Все говорят, что Ардерику больше не сражаться, самое время осесть своим домом. А он, похоже, и не против: болтал с Гретой, и та отвечала с улыбкой, которую Такко слишком хорошо знал. Вот, значит, какая она! С ним отчего-то не выгорело, теперь обхаживает сотника. Ну и тьма с ней.

— Поединки на мечах! — донеслось от площадки для состязаний.

— Сторожи мою жену, — усмехнулся Верен и пошёл к площадке, на ходу расстёгивая плащ.

И что он нашёл в Бригитте? Блёклая, вся какая-то скучная. И застенчива до смешного: всегда сторонилась мужчин и даже входящих в года парней. Впрочем, сейчас она смотрела открыто, без страха. С улыбкой поправила Такко ворот, и он отстранился: вязаная рубашка, подаренная Катериной целую жизнь назад, изрядно обтрепалась. Тьма бы с ней, но на празднике неловко. Такко одёрнул рукава, из которых торчали запястья, и Бригитта рассмеялась: