Анна Субботина - На пороге зимы

Терпкий, горький дым слепил глаза, от него першило в горле. Треск горящего дерева заглушил жуткий хруст: таран проломил ворота раньше, чем загорелся.

— Вниз! — Ардерик взмахнул мечом, указывая на ворота, и воины ринулись по лестнице. Верен на бегу закинул за спину арбалет, перекинул на руку щит и выхватил меч одним длинным движением, которое ни за что не сумел бы повторить в мирное время. Сердце колотилось так, будто вот-вот проломит рёбра, под шлемом было жарко и глухо, меч будто прирос к руке, а взгляд был прикован к воротам, где жутко белели изломанные брёвна. Ворота подались под очередным ударом с оглушительным треском, и в проломе сверкнули вражеские клинки. Краем глаза Верен видел, как баронесса снова выскочила из замка, прикрываясь щитом, возилась с замком псарни, и в её накидке запуталась стрела. Видел, как к воротам кинулись собаки, щёлкая зубами. А дальше в разломанный проём ворвались враги и глаза застлала ярость.

Меч сам взлетал вверх, прорубал брони, тела, кости, пока проём не заполнили волчьи головы и чья-то рука не дёрнула Верена за плечо, увлекая в замок. В памяти отпечатались оскаленные пасти, чужие лица с пустеющими глазами, столб искр и пламени. Затем с грохотом закрылись двери и стало тихо.

Ворота пали, противники превосходили числом, и войско отступало. Элеонора знала это от мальчишек, подносивших стрелы, и видела через узкие окна. Знала она и о том, что раненые наверху подползли к окнам с луками, которые не могли натянуть, а кто мог — спустились вниз и сжимали в ослабевших руках мечи, привалившись к стене. Столько лет Элеонора мечтала стоять за спиной воина, ждать его с войны, управлять землями в его отсутствие… но в её мечтах не было липкого, постыдного страха, который обволакивал с самого начала битвы и теперь вонзился под рёбра острым кинжалом.

Воины вваливались в двери, пятная кровью каменный пол. Одни падали на руки лекарей, другие запирали и заколачивали двери. Лучники кинулись наверх, на ходу накладывая стрелы на тетивы. Элеонора нашла Ардерика — он был весь залит кровью, но шёл сам и голову держал высоко. Слишком высоко для проигравшего. Его оруженосец тоже был рядом — глаза у него были ошалелые, с конца меча вязко струилась кровь.

Элеонора протолкалась сквозь толпу, схватила сотника за плечо:

— Скажи, есть надежда?

— Есть! — твёрдо ответил он, и в глазах плеснул азарт. Неожиданный, неуместный.

— Ты на кого-то надеешься? Тайно послал за помощью?

— Нет. — Он не глядя вогнал меч в ножны, и Элеонора вдруг ощутила, как дрожат её руки. — Наша надежда — Шейн Эслинг.

Элеонора, онемев, отступила, прижав ладони к вискам. Ардерик поймал её за руку, притянул к себе, не таясь:

— Думаешь, я потерял разум? Верь мне: Шейн загнан в ловушку, как и мы. Пусть мне никогда не коснуться меча, если он не поступит, как я думаю! Если всё пойдёт, как надо, мы спасены.

У Элеоноры кружилась голова от запаха крови и гвалта. Она покачала головой, ничего не понимая, и Ардерик поднёс её холодные пальцы к губам:

— Всё будет хорошо. Веришь мне?

— Спаси замок, — вырвалось у Элеоноры. Ардерик улыбнулся, выпустив её руку, и отправился отдавать распоряжения.

Они собрались на втором ярусе. Защищать двери осталось человек десять. Этого было мало, отчаянно мало, но Ардерик приказывал так уверенно, что Элеоноре не оставалось ничего, кроме как довериться. Неопределённость пугала её. Она помнила, как выглядел Ардерик после битвы на пустоши — страшно, мёртво, но и то было понятнее бурлившего в нём сейчас нетерпения.

Наверху неожиданно обнаружился Тенрик. Элеонора не смогла заставить себя подойти к нему. Она стояла плечом к плечу с Ардериком, и стрела, запутавшаяся в мехах, касалась оперением рукояти его меча. Сотник и не взглянул на барона. Пересчитал стрелков, замерших у окон, махнул рукой:

— Опустите луки.

И опёрся о подоконник, тяжело дыша и безуспешно оттягивая латный ворот.

Камнееды затаились во дворе. Лучники поглядывали на Ардерика нетерпеливо, почти умоляюще — то тут, то там мелькала неясная тень, а кто-то и вовсе выходил на свет, отбиваясь от собак щитами и ногами.

— Во имя рассвета, чего ты ждёшь? — прошептала Элеонора.

Сотник не ответил. Он смотрел на разбитый проём ворот, и вскоре оттуда показалась тёмная фигура. Собаки отступили, завиляли хвостами. Человек был один, он вышел на свет, стянул шлем, и пламя горящей конюшни зажгло медью его рыжие волосы. Шейн Эслинг явился в замок после двухлетнего отсутствия.

Он прикрикнул на без того притихших собак, по-хозяйски затоптал и отшвырнул попавшуюся под ноги горящую головешку и остановился перед окнами, прямо под направленными на него стрелами, небрежно помахивая белой тряпкой — знаком мирных переговоров. Обстоятельно оглядел двор и замок, пригладил взмокшие под шлемом волосы.

Лучники рванули тетивы, но Ардерик и барон рявкнули так, что внизу испуганно заржали лошади:

— Не стрелять!

— Кто пустит стрелу, сброшу во двор! — добавил Ардерик и наклонился вперёд, нетерпеливо постукивая пальцами по подоконнику.

Шейн никуда не торопился. Элеонора оглядывала его жадно, вспоминая все подробности облика. Ростом чуть выше Ардерика, Шейн ещё больше раздался в плечах за эти два года. Или дело было в броне? В остальном он не изменился: гордая посадка головы, взгляд с прищуром, даже знакомый, полоснувший по сердцу жест, которым он приглаживал волосы. Рыжие, а не светлые, как у Ардерика. Зачем она их сравнивает, во имя рассвета?

Наконец Шейн заговорил:

— Брат мой Тенрик! Здоров ли ты! Не исхудал ли от забот и тревог?

Двор заполнил хохот.

— Брат мой Тенрик! — продолжал Шейн. — Нас, сынов Севера, слишком мало, чтобы длить войну. Выходи и решим исход боя поединком, как заповедали предки!

Ардерик ударил кулаком по подоконнику и шумно выдохнул. Он едва не приплясывал на месте. Элеонора стиснула руки так, что хрустнули суставы. Вот чего он хотел — скрестить мечи с Шейном, один на один! Ждал этого, знал, что Шейн не упустит возможности покрасоваться!..

Эслинг стоял, как каменное изваяние, и краска медленно уходила с его лица. Взгляды скрестились на нём — изумлённые, испуганные, умоляющие — и стали как-то особенно заметны надставленные ремни лат и что меч неловко привешен к поясу.

Дарвел кашлянул и шагнул вперёд:

— Позвольте мне, господин Тенрик, защитить честь хозяина Эслинге.

Тенрик смотрел на него — долго, потерянно. Затем отвёл взгляд и кивнул.

Внутри у Элеоноры будто что-то надломилось и осыпалось с тихим шорохом. Ей было не жаль Дарвела — долг воинов умирать в бою, — но презрение к барону жгло горло. Дарвел учил обоих братьев сражаться до того, как отец нашёл им учителя получше, ему доводилось присматривать за обоими наследниками, пока они были детьми. Впервые Элеонора задумалась, каково было старому стражнику видеть вражду между братьями и выбирать сторону.