Пол Андерсон - Три сердца и три льва

"Его и в самом деле нельзя убить!" — подумал Хольгер. — "Господи, в какой дыре нам пришлось погибать…"

— Алианора, беги!

— Нет! — она хватила факел и подбежала к ошалевшему от боли Папиллону. — Сейчас я ее оторву! Стой спокойно!

Тролль сцапал с земли свою руку и приставил ее на место. Уцелевшая половина морды жутко ухмылялась. Хольгер ударил что есть сил, и еще раз но глубокие раны тут же затянулись. Датчанин споткнулся отпрыгнул назад. Алианора увернулась от молотивших по воздуху копыт Папиллона, схватила его за узду и как-то успокоила на миг. Нагнулась, чтобы разжать впившиеся в ногу коня челюсти.

Когда она приблизила факел, челюсти разжались сами. Девушка удивленно вскочила и отбежала назад.

— Го-о-о! — ухнул тролль. Он отвернулся от Хольгера, подошел к челюстям, поднял их и вложил в рот. И вновь двинулся к датчанину, щелкая клыками.

И тут Хольгер вспомнил!

— Огня! — крикнул он. — Побольше огня! Спалите его!

Алианора бросила факел в кучу соломы, тут же вспыхнувшей. Дым щекотал ноздри, выжимал слезы из глаз… Чистый дым, подумал Хольгер отрешено, чистое пламя, они разгонят смрад этой могилы. Он взял себя в руки. Ударил мечом.

Отсеченная кисть тролля отлетела далеко. Алианора бросилась к ней, подняла. Лапища билась в ее руках, пальцы извивались, как зеленые черви, но Алианора швырнула лапу в огонь. Зеленая ладонь согнулась в кольцо, выползла из пламени — но почерневшая, уже опаленная. Застыла. Язык огня метнулся к ней и завершил дело.

Тролль плаксиво взвыл, молотя ручищей, как дубиной. Удар — и меч вылетел из руки Хольгера. Датчанин нагнулся. Тролль навалился на него всей тушей. Хольгер лежал, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. Но Папиллон ринулся в бой, и чудище оставило Хольгера.

Шатаясь, встал Сарах и тут же бросился в схватку. Папиллон уже свалил тролля. Сабля полоснула чудище по ноге, и еще раз. Огонь перекинулся на куски сухого дерева, его треск превратился в гул, в пещере стало светло, как днем. Алианора собрала все силы, и ей удалось забросить ногу тролля на пылающие поленья.

В строй вернулся Хольгер. Зеленые пальцы сомкнулись на его лодыжке, пальцы другой лапы, отсеченной Сарахом. Датчанин оторвал ее и швырнул в огонь. Она ухитрилась как-то извернуться на лету, упала в безопасном месте и поползла, пытаясь укрыться под корягой. На нее бросился Гуги, схватил, гном и отсеченная рука, сцепившись, покатилась по земле, взметая листья.

Голову тролля уже отрубил Сарах. Она щелкала клыками и брызгала слюной, когда Хольгер поддевал ее концом меча и швырял в пламя. Покатилась, пылающая, в сторону Алианоры. Хольгер вновь вонзил в нее меч, и хотя клинок мог лишиться закалки, придерживал голову в пламени, пока она не обуглилась.

Оставалось еще туловище. С ним пришлось труднее всего. Борясь со

Скользкими змеями потрохов, оплетавшими их, как щупальцами, Хольгер и Сарах поволокли тяжеленную, словно из металла отлитую тушу в сторону бушующего в середине пещеры огня. Потом Хольгер никак не мог вспомнить, как им удалось дотащить ее и сунуть в пламя. Удалось как-то…

Гуги, оборванный и окровавленный, затолкнул в огонь руку тролля. Потом осел на землю и больше не встал.

Алианора подбежала к нему, присела на корточки.

— Он тяжело ранен! — крикнула девушка. Хольгер едва расслышал ее в гуле пламени. Жар и дым туманили сознание. — Гуги! Гуги!

— Лучше убраться отсюда, пока пещера не превратилась в печь — крикнул Сарах в ухо Хольгеру. — Видишь, дым стелется вон туда, в проход? Выход там! Алианора пусть несет гнома, а ты мне помоги справиться с этой проклятой клячей!

Соединенными усилиями они успокоили кобылу. И бросились в проход, в дым, каждый вздох отдавался болью во всем теле, кашель раздирал грудь. Но они вырвались наконец из пещеры.

Мы на равнине, подумал Хольгер с тупым удивлением. Неизвестно, как долго они пробыли под землей, но луна уже спустилась на западе к горизонту.

Луна… Небо очистилось от облаков. Ветер их разогнал. Ветер над поросшей жесткой травой равниной, теребил засохшие кусты, выгибал голые ветки стоявших там и сям корявых деревьев. Темно-серая равнина, скупо освещенная кошмарным блеском луны и безжалостных колющих звезд. Дым, валившийся из пещеры, тут же раздирало в клочья, и они мгновенно таял. На севере равнина обрывалась пропастью, залитой непроглядным мраком — казалось, до нее рукой подать. Хольгер вроде бы разглядел там горные вершины, но не был в том уверен. Холод пронизывал его до мозга костей.

Сарах, хромая, подошел к нему. Должен быть, Хольгер выглядел точно так же — измученный, весь в ссадинах, измазанный кровью и копотью, одежда висит клочьями, шлем покрыт вмятинами, меч затупился. Облако заслонило луну, и Хольгер ничего теперь не видел.

— Все целы? — прохрипел он.

Сарах ответил так тихо, что его голос едва слышен был в беспокойном шелесте травы:

— Боюсь, с Гуги дело скверно.

— Ничего, — ответил голос, сохранивший басовитые нотки. — Сколько я получил, столько и сам влепил.

Луна выглянула из-за облаков. Хольгер присел на корточки рядом с Алианорой, державшей на коленях голову гнома. Ручеек крови из раны на его боку становился все тоньше.

— Гуги, — прошептала Алианора. — Ты не можешь умереть… Представить немыслимо…

— Не плачь, девочка, — пробормотал гном. — Вон та орясина за меня хорошо оплатила.

Хольгер склонился над ним. В белом, нереальном лунном блеске застывшее лицо гнома казалось вырезанным из старого, очень темного дерева. Только ветер трепал его бороденку, да кровяные пузыри вздувались на губах. Перевязать его рану было невозможно — чересчур она была велика для столь маленького тела.

Гуги поднял руку и потрепал ладонь Алианоры.

— Ну, не плачь, — вздохнул он. — И так с полсотни баб моего собственного племени уж найдут причины по мне поплакать. Но ты была мне дороже всех, — он втянул воздух. — Дал бы тебе добрый совет, да не успею… в… башке… шумит…

Хольгер снял шлем.

— Авве, Мария… — начал он. Здесь, на продуваемой ветрами равнине среди гор он не мог сделать ничего лучшего — и ничего другого. Он просил господа о милости и покое для души гнома, а когда Гуги отошел, закрыл ему глаза и начертил над ним знак креста.

И отошел, оставив Алианору наедине с гномом. Они с Сарахом выкопали клинками неглубокую могилку. Уложили в нее тело и прикрыли горкой камней.

На вершине импровизированного надгробья Хольгер воткнул кинжал Гуги, рукояткой вверх. Где-то, примерно в миле отсюда, завыли волки. Хольгер надеялся, что до тела им не добраться.

И лишь после этого они осмотрели свои раны.

— Мы понесли тяжелые утраты, — сказал Сарах. От его обычного балагурства не осталось и следа. — Потеряли не только друга, но еще и коня и мула со всем имуществом. Наши мечи — тупые железки, наши доспехи вот-вот рассыплются. И вдобавок Алианора не сможет летать, пока ее крыло… ее плечо не заживет.