Пол Андерсон - Три сердца и три льва

Хольгер смотрел на серый, безрадостный пейзаж. Ветер бил ему в лицо. — Это было мое дело, — сказал он. — Я в ответе перед вами за все, что вам пришлось перенести.

После долгого молчания Сарах сказал спокойно:

— Думаю, это дело всех людей чести.

— Сарах, я должен тебя предупредить, что мы сражаемся против самой королевы Морганы. Она узнает, сто мы здесь. Думаю, она уже в Серединном Мире и ищет помощи у тех, то в состоянии нам помешать.

— Ну да, они могут очень быстро передвигаться, эти, из Серединного Мира, — сказал Сарах. — Так что не стоит нам тут долго засиживаться. Послушай, а что будет, когда мы наконец доберемся до церкви?

— Тогда мои поиски окончатся… скорее всего… и мы, быть может, окажемся в безопасности. А может, и нет. Не знаю.

Хольгер наконец решился рассказать все, с самого начала, но Сарах уже отвернулся и пошел к своей лошади — уходило драгоценное время.

Алианора села на Папиллона за спиной Хольгера. Ее руки обвили талию датчанина с шальной силой. Когда конь тронулся, она обернулась, чтобы взмахом руки попрощаться с тем, кто оставался на равнине.

Даже Папиллон был утомлен, а белая кобыла чуть не падала от усталости. Подковы стучали по камням, трава расступалась с сухим шорохом, шелестели кусты, поскрипывали мертвые деревья. Луна над горизонтом светила в глаза Хольгеру, словно хотела его ослепить.

Вскоре Алианора спросила:

— Те, туземцы, в ущелье, случайно на нас наткнулись, как думаешь?

— Нет, — Хольгер окинул взглядом лишенные красок, покрытые тенями окрестности. Далеко впереди на фоне звезд и облаков белел силуэт Сараха; видимо, он спал в седле, потому что никак не реагировал, когда Хольгер сказал: — Сначала пришла Моргана. Мы поговорили, она ушла и послала дикарей.

— Поговорили? и что она сказала?

— Да ничего особенного. Просто хотела, чтобы я сдался.

— Думаю, она хотела гораздо большего. Когда-то она была твоей женщиной, правда?

— Да, — ответил Хольгер бесстрастным тоном.

— Она мгла бы обеспечить тебе жизнь в роскоши.

— Я сказал ей, что предпочитаю остаться с тобой.

— Ох, любимый мой, — шепнула она. — Я… я…

Он слышал, что девушка пытается сдержать слезы, и спросил.

— Что с тобой?

— Ох, сама не знаю. Я не должна быть такой счастливой, а особенно сейчас, правда? Но я… Но я ничего с собой поделать не могу… — она утерла слезы краешком изодранного плаща.

— Но… Я думал, ты и Сарах…

— Он? Конечно, он очень милый. Но неужели ты и вправду думал, Хольгер, что у меня есть и другие намерения, кроме как отвлечь его внимание от тебя и твоей тайны? Неужели ты ревновал? Но разве отыщется девушка, способная предпочесть тебе другого?

Хольгер вперил взгляд в Полярную Звезду.

Алианора глубоко вздохнула и положила руки ему на плечи.

— Давай об этом никогда больше не вспоминать, — сказала она категорическим тоном. — Но вот если я увижу, Хольгер, что ты заглядываешься на кого-то, тебе придется плохо…

Он резко натянул поводья, остановил коня, крикнул:

— Сарах! Проснись!

— Что такое? — схватился за саблю сарацин.

— Наши лошади, — сказал Хольгер, думая совсем о другом. — Они падут, если не дать им передышку. Отдохнув с часок, мы сможем ехать гораздо быстрее.

Лицо Сараха казалось овальным пятном, его доспехи — матовым отблеском. Но видно было что он останавливает коня.

— Не знаю… Если Моргана пошлет погоню, наши кони, думаю, найдут в себе силы помчаться вихрем. С другой стороны… — он пожал плечами. — Будь по-твоему.

Они спешились. Алианора прильнула к плечу датчанина. Хольгер кивнул сарацину, надеясь, что тот не расценит этот жест как чрезмерно самодовольный. Сарах сначала выглядел безмерно удивленным, потом широко улыбнулся:

— Желаю счастья, друг мой, — раскинулся в траве и принялся насвистывать что-то.

Хольгер с Алианорой ушли далеко. Датчанин забыл о боли и усталости. Он слышал стук своего сердца, ничуть не учащенный — размеренные, сильные удары, отдававшиеся во всем теле. Они с Алианорой остановились, взялись за руки и молча смотрели друг на друга.

Серебристо светила луна, круглая, покрытая кое-где тенями. По небу летели редкие облака, осветившиеся по краям, меж ними блистали звезды. Ветер назойливо завывал, но Хольгер был глух к его вою. Перед ним стояла Алианора, серебристая фигурка, сотканная из теней и холодного белого сияния. Капли росы поблескивали на ее волосах, в глазах отражалась луна.

— Потом нам, быть может, поговорить уже не удастся, — сказала она.

— Да, возможно, — согласился он.

— Тогда скажу тебе сейчас — люблю тебя.

— И я люблю тебя.

— О, любимый мой… — Алианора приблизилась, и Хольгер обнял ее.

— Каким же я был глупцом, — сказал он. — Сам не знал, чего хочу. Думал, когда все это кончится, вернусь домой, бросив тебя здесь. Я был глупцом. Она простила его — глазами, губами, ладонями. Хольгер сказал:

— Если нам удастся из всего этого выбраться живыми, мы уже не расстанемся. Мое место — здесь. Рядом с тобой.

Лунный блеск отражался в ее полных слез глазах, но голос девушки был полон счастья:

— Ничего больше не говори…

И Хольгер вновь поцеловал ее.

Крик сарацина заставил их отпрянуть друг от друга. Слова долетели до них, разорванные ветром, лунный свет гасит их:

— Скорей! Скорей отсюда! Дикая Охота!

Где— то далеко, на границе слышимости, звучали рога. В них был шум ветра и моря, грохот огромных крыльев, крики ястребов, карканье ворон. И Хольгер понял: это мчится Дикая Охота. А дичь — они трое.

Он вскочил на Папиллона, конь помчал, Хольгер на скаку подхватил Алианору и усадил за спиной. Сарах уже обогнал его. Белая лошадь и всадник в изорванных белых одеждах неслись в лунном свете, как духи. Подковы звенели, грохотали оземь.

Слева серебряно светила луна. Обок проносятся деревья, под копытами стелется темнота, камни стреляют из-под подков; шип травы и шум веток как хохот. Хольгер ощущал, как под ним ходят напряженные мышцы коня, как сжимают его талию руки девушки — Алианора без слов указывала ему дорогу, рассмотренную ею с воздуха. Позвякивали доспехи, скрипели кожаные ремни, ветер свистел в ушах. Но громче всего было тяжело дыхание Папиллона, его шалое хрипенье.

Вокруг сияли звезды, невообразимо далекие. Созвездие Лебедя сверкало над головой, туманная дуга Млечного Пути протянулась по небу. Большая Медведица совершала свое извечное кружение вокруг Полярной Звезды. Все звезды были холодные. На севере Хольгер разглядел горные вершины, острые, как мечи, укутанные льдом, залитые лунным блеском. Сзади, за спиной, клубилась темнота.

Галоп, галоп, галоп! Рога в руках осужденных на вечное проклятье охотников трубили все ближе — пронзительно, рыдающе, с таким страданием, какого Хольгер в жизни не слышал. Сквозь посвист рассекаемого грудью коня воздуха датчанин расслышал в небе грохот копыт, лай бессмертных гончих. И пригнулся к гриве Папиллона, колыхаясь в ритме скачки; одной рукой он обхватил шею коня, другой придерживал Алианору.