Геннадий Логинов - Наёмный самоубийца, или Суд над победителем [сборник рассказов]

Дни проходили за днями, и к тому времени, как в богатых погребах особняка исчезли все редкие вина, а всё содержимое замка было перевёрнуто вверх дном, порублено саблями, обгажено или сожжено в камине (где догорали монументальные трактаты графа и портреты его славных предков), кто-то из гостей с насмешкой припомнил, что пришла пора поминок. Послав пару слуг за покупками, необходимыми, как топливо, для продолжения пьяного разврата, собравшиеся принялись развлекаться, показывая портрету старого графа непристойные жесты, языки и голые задницы. А старый граф смотрел на всё с высоты своего портрета взглядом, полным гнева и ненависти, и что-то замышлял.

Когда отлучавшиеся слуги вернулись — их, первым делом, просто вывернуло. Казалось, что кровь была повсюду, начиная от пола и стен и заканчивая каплями и струями, стекающими с люстры и потолка. Большинство нечестивцев обратилось в какое-то месиво, размазанное по всему особняку небольшими кучками, а те тела, что остались сравнительно целыми, утратили сходство с человеческими.

Выпавшие из рук пришедших, бутылки разбились вдребезги об испачканный свежей кровью пол, и воздух наполнили новые крики. А старый граф смотрел на всё с высоты своего портрета взглядом, полным удовлетворения и злорадства, и над чем-то смеялся.

Никто из молодых не застал этого воочию, но старики поговаривали, что яйцо появилось во время Великой Войны, которую белые наездники вели в небесах, оседлав стальных птиц. Его отложила одна из стальных птиц, пролетавших над землями, где проживало племя, и толкователи посчитали это за добрый знак. Огромное и тяжёлое, яйцо лежало, наполовину увязнув в земле, и старейшины велели соорудить над ним навес, защищающий от угроз переменчивой природы, будь то привычный зной или проливные дожди, которые шли непрерывно, когда наступал их сезон. Затем — племенной дом был выстроен вокруг яйца, подобно гнезду, в котором у племени должен был вылупиться свой птенец стальной птицы, оседлав которого они без проблем смогли бы навести ужас на все соседние племена, покорив их одно за другим.

Покрывая яйцо разноцветными красками, воины и шаманы устраивали вокруг него ритуальные пляски, размахивая своими копьями и погремушками, а женщины подносили и почтительно оставляли вблизи яйца свои дары и начинали воспевать грядущее рождение птенца. Разумеется, яйцо смущало необычностью своей формы, но ведь на то оно и было не обычным яйцом, а яйцом особой, стальной птицы, подобной которой не видели до тех пор, пока белые люди впервые не прилетели на ней, напугав даже самых смелых.

Конечно, находились и маловерные, имевшие дерзость сомневаться в мудрости вождя и шаманов, принявших решение связать жизнь племени с даром небес; но неверие каралось, и кровь отступников вскоре дополняла узор, становясь частью затейливого украшения стального яйца. Большинство, конечно же, понимало, что мнение вождя, сожравшего мозги всех мудрецов покорённых племён, намного превосходит суждения обычного человека и, стало быть, не может быть ошибочным.

Время шло — яйцо меняло цвет, и в какой-то момент на нём появились трещины, намекнувшие уже молодому вождю о том, что момент вылупления птенца — близок. А он, пожравший мозг своего великомудрого отца, вобрав тем самым накопленную предками мудрость веков, как никто другой понимал природу вещей. В этот день в племени был объявлен великий праздник. Горели костры, мужчины и женщины танцевали всем родом, и струи пота стекали с их полуобнажённых тел. И тогда мудрый вождь, подняв свою тяжёлую палицу, решил оказать стальному птенцу свою помощь, обрушив всю мощь удара на давшую трещину скорлупу. Над саванной взметнулось яркое пламя, добравшееся до самых небес, и гром, которого не слышали здешние места, сотряс всё вокруг. Но вскоре всё стихло, и лишь клубы чёрного дыма напоминали о некогда проживавшем племени…

Сколько лет он себя помнил, удача всегда благоволила ему. Брошенная им монета могла неизменно упасть на спор хоть на ребро, а на игральных костях всегда выпадали одни лишь шестёрки. Порядочные игроки всегда проигрывали ему в карты, а шулеры и мошенники оказывались незамедлительно выведенными на чистую воду. Он мог найти драгоценности, всего лишь прогуливаясь по улицам вечернего города. А многочисленные дальние родственники и знакомые родственников, которых он либо никогда не знал, либо с детства забыл, снова и снова оставляли ему приличное наследство.

Но это не приносило ему счастья и радости, скорее даже наоборот. Его давно уже перестали пускать в игровые дома. Среди порядочных игроков он давно приобрёл репутацию отъявленного шулера и негодяя, которого, правда, никто не сумел поймать за руку. Настоящие шулеры имели на него зуб, неоднократно пытаясь сводить счёты, и лишь благодаря тому же пресловутому везению их планам не суждено было сбываться. Все найденные им драгоценности оказывались крадеными. А родственники безвременно ушедших людей, без каких-либо видимых причин отписывавших ему всё движимое и недвижимое имущество при наличии более достойных кандидатур, подозревали в нём если не афериста, то колдуна.

Он без проблем обзаводился новыми связями и занимал выгодные места, но вскоре терял их с той же простотой, как и обретал, поскольку, узнав о его репутации, — новые знакомцы более не желали водиться с подобным авантюристом и ни в одном приличном месте не желали держать на службе нечистого на руку человека.

На самом же деле большинство из тех, кто с непреложной убеждённостью называл его подлецом и мерзавцем, гораздо больше подходило под данные ими определения. Этот дар (или, быть может, проклятье) был унаследован им от отца, а тем — от его отца, и очень может быть, что цепочка тянулась и дальше.

Как бы то ни было, мнимая удача приносила Везунчику (как его язвительно называли) только беды и страдания. И никакими силами он не мог противиться этому злому року. Хотя, быть может, это было лишь испытание, посланное ему свыше.

Он мог вспомнить разве что один случай из детства, когда с ним случилось явное невезение в милом для него деле: это тоже была, своего рода, игра, но только не азартная, а музыкальная. В тот раз его больно ударила по пальцам упавшая крышка рояля, отбив зарождавшееся было желание стать выдающимся пианистом. Со временем изначальная гибкость пальцев и способности восстановились, но вот желание как-либо реализовывать себя в этом плане перегорело как-то само собой.