Уилл Макинтош - Фоллер

Буря протянула ему снимок, но, когда он схватил его, она не разжала пальцы.

— Ты уверен, что мы оба сможем приземлиться с одним парашютом?

— Да, — решительно кивнул Фоллер. По крайней мере, он думал, что они смогут. Он учтет все детали позже.

— И ты уверен, что под нами есть другой мир?

— Да.

Она отдала фотографию.

— Нам понадобится фонарик.

На вершине холма стояла церковь. Питер отвернулся, желая, чтобы она не приближалась, чтобы была еще в тысяче или десяти тысячах километров отсюда. Дядя Изабеллы и Мелиссы, Уолт, и их тетя Роуз шли по дорожке, направляясь к большим входным дверям. На нем был черный костюм, на ней — черное платье.

Ему ни за что не удастся войти туда. Он притворится больным, оставит Мелиссу, поедет домой и ляжет в постель. И даже не придется симулировать болезнь: его и так тошнило, он потел, его внутренности выворачивало при мысли о том, чтобы пойти туда и встретиться с Уго, семьей Изабеллы и ее друзьями.

У сидевшей рядом Мелиссы глаза были ввалившимися от недосыпания, нос порозовел от плача.

Он должен сказать ей. Если бы Мелисса узнала и по-прежнему захотела бы стоять рядом с ним на этих похоронах, Питеру стало бы легче и он справился бы. Но каждый раз, когда он пытался, слова застревали в горле. Забирая Беллу в лабораторию, он чувствовал, что поступает благородно. Теперь это казалось отвратительным.

Мелисса припарковалась за церковью. Двигатель фургона затих, они сидели, глядя через лобовое стекло на церковь. Скорбящие люди, склонив головы, молча и неторопливо двигались к входу, многие молодые были призывниками в парадной форме.

Наконец Мелисса открыла дверь, и у Питера не осталось выбора, кроме как открыть свою и следовать за ней к церкви. Мелисса взяла его за руку, и он начал плакать. Она сжала руку крепче, думая, что он плачет об утрате. Он и плакал, потому что ее не было, но имелась еще гораздо более веская причина.

Уго, в этот раз без шляпы, стоял прямо в дверях и принимал соболезнования. Мелисса упала в его объятия, он обнимал ее довольно долго. Уго прищурился, вены на висках вздулись. Когда они наконец отпрянули друг от друга, Питер подошел к Уго. Его ноги тряслись так сильно, что он был уверен, что упадет.

— Соболезную… — начал он, протягивая руку.

Уго повернулся к следующему скорбящему в очереди, как будто и не заметил Питера. Тот убрал руку и отвернулся.

— Боже мой, он просто тебя проигнорировал! — изумилась Мелисса. — Какая муха укусила Уго?

— Может, он меня не увидел. Просто он в трансе.

— Он тебя видел. Это все из-за той Нобелевской премии? Он, несомненно, не повернулся бы спиной к семье из-за чего-нибудь подобного. Не в такое время.

— Я не знаю из-за чего.

Произнеся эту ложь, он мысленно вернулся в лабораторию, где вместе с Гарри под покровом холодной темноты нес клон Изабеллы к зданию старого завода. Он прятал тело, как преступник.

Питер вздрогнул, когда чья-то рука коснулась его спины. Это был Гарри.

— Как ты держишься?

Питер и так долго, как только мог, задержался в ванной Уго. Как только он вышел, его окружили Билл и Одри Дениро.

— Мы очень сожалеем о вашей потере. — Одри прижалась к Питеру щекой, он почувствовал аромат крема Noxzema.

— Спасибо.

За углом появился Уго. Он ждал там, пока Билл пожимал руку Питеру.

Когда они ушли, в зале остались лишь Уго и Питер.

— Я понимаю, что у тебя не было другого выбора, кроме как приехать сюда…

— Ничто не могло помешать мне прийти. Я любил Изабеллу, как родную сестру…

Уго, прерывая его, поднял палец и подошел очень близко к Питеру.

— Никогда больше не произноси при мне ее имя. Была бы моя воля, я бы вообще с тобой больше не разговаривал. Просто держись подальше. Если нам нужно побыть вместе в одной комнате, не подходи ко мне. Понятно?

Питер кивнул. Он хотел находиться рядом с Уго не больше, чем Уго хотел быть рядом с ним. Если бы не семейные узы и работа, Питер сделал бы все возможное, чтобы больше не видеть Уго. Теперь, когда похороны Изабеллы были позади, все, что он хотел, — окунуться в работу. Чтобы забыть ту ночь, чтобы посвятить себя помощи людям, страдающим этими чертовыми биоинженерными заболеваниями, и надеяться, что со временем он почувствует, что сделал достаточно, чтобы восстановить свое душевное равновесие и покой.

Пока они приближались к краю света, никаких звуков с ближайших улиц не доносилось. Очевидно, битва была сосредоточена где-то в центре города.

— Так что это за женщина, которую ты видел в толпе? — спросила Буря, пока они пробирались по туннелю метро, освещая фонарем путь.

— Друг из моего мира. Член моего племени. Ее зовут Орхидея.

— Просто друг? В твоем мире у тебя не было никого особенного?

— Был. Та, которую я любил всем сердцем.

Увидев, как Буря попыталась скрыть свое удивление, Фоллер усмехнулся.

— Ее зовут Маргаритка. Ее рост — около ста двадцати сантиметров…

— Значит, почти такой же, как у тебя?

— Верно, — рассмеялся Фоллер. — Я выдал ее за свою дочь во время чистки.

— Чистки?

— Когда стало ясно, что еды для всех не хватает, одна шайка начала сбрасывать слабых с края. Они убили тысячи людей — всех, кто не мог дать отпор. Я хотел остановить их, но что я мог сделать? Тогда мне пришла в голову мысль: я могу спасти хотя бы одного. И подбежал к первому попавшемуся ребенку, размахивая фотографией нас с тобой и крича, что на ней запечатлены я и этот ребенок.

Подозрение в глазах Бури исчезло.

— Ты просто полон неожиданностей.

Рассказывая эту историю, Фоллер не предполагал заработать у Бури еще лишние пару очков в свою пользу. Маргаритка заслуживала большего, чем быть использованной в качестве маневра для симпатии.

— Прежде всего я сделал это для себя. Если бы не спас хотя бы одного, то знал, что буду чувствовать себя виноватым всю оставшуюся жизнь.

— Те, кто сбрасывали детей с края света, тоже делали это для себя. Они беспокоились о своих желудках. Ты же беспокоился о своей совести.

— Суть в том, как себя вело большинство этих людей. Они плакали. Рыдали. Но все равно продолжали… — Фоллер замолчал. Он не хотел говорить о том дне. Впереди забрезжил луч света, подсказывавший, что рядом следующая станция.

— Это то, что нам нужно. — Буря ускорила темп. — Наверное, тяжело знать, что Маргаритка, которая все еще там, наверху, думает, что ты мертв.

— Я лишь надеюсь, что племя заботится о ней. Я уверен, что это так: они хорошие люди. Особенно Орхидея, несмотря на все ее странности.

Буря освещала лестницу фонарем, и вот, наконец, прищурившись от солнечного света, они вышли на поверхность края мира. Улицы были безлюдны.

Когда они приблизились к краю, небо стало огромным. Сердце Фоллера заколотилось от мысли о намеренном прыжке с края этого мира.