Олег Гринфельд - Космическая одиссея 2201

Славик проводил биноклем капсулу:

— Точно, к Новосибирску пошел. Василий, заводи машину! Долго нам еще до Трындиновки?

— Ну если без приключений… Завтра к вечеру будем, однако… Только надо бы привал на ночь — отдохнуть, да еды какой поискать в округе… запасов совсем не осталось.

— Откуда тут еда? Разве птицу подстрелить, да грибов поискать… А китайца связать опять придется, удерет… Скажи ему, Джон…

— Клянется что не удерет…

— Ну-ну… А спроси, чем там у них стреляют, бесшумным таким? Хорошо б сейчас как раз поохотиться…

Джон повернулся к пленному, спросил, показал на винтовку.

— Говорит, воздухом…

— Как воздухом?

Димон заинтересовался:

— Хорошее дело. Надо будет сторговать.

— Сначала бы договориться, чтоб не убивали, а там можно и про торговлю… Да и что ты им предложить сможешь?

— Найдем… да вон его для начала! Спроси-ка кто он такой, чем занимается?

Джон промяукал. Пленный равнодушно поднял глаза в небо.

— Ага… военная тайна. А про родителей спроси, хотят ли ребеночка повидать?

Китаец оживился, замяукал…

— Говорит, папа и мама — важные люди… Папа — тут я не очень понял — главный по слежке за всеми кто следит за следящими, это он так и сказал.

— А мама?

— Мама… поэт что ли? Она вроде как официальный воспеватель отцов, и что это ее вирши на каждом доме висят… Ну, так я понял. А еще говорит, что заплатят, если мы его не тронем…

— Ну вот, я ж говорил — товар у нас есть…

— Джон, а ты говорил, совсем китайского не знаешь…

— Да я почти и не знаю, на ходу учусь.

Димон почесал затылок.

— М-да… А мы-то совсем никак. Как договариваться о выкупе? Может он по-сибирски кумекает?

— Спрошу…

Каббот с китайцем замяукали. Джон показывал на Димона со Славиком, на запад.

— Говорит, сам он не знает… Но в городе есть кто умеет… Погоди-ка… Говорит, у них свои сибиряки есть, выходит, они не всех убивают, только лазутчиков, ну вроде нас, а тех, кто отцам служить согласились — тех не трогают.

— Ну-ка, ну-ка… и как же они отцам служат?

Джон снова спросил что-то у пленника. Тот демонстративно поднял глаза к небу.

— Что, опять военная тайна? А ну-ка, я его сам спрошу…

Димон перелез со своего дивана и сел рядом с китайцем, широко улыбнулся… У пленника глаза забегали… Димон схватил его за волосы, приблизился вплотную и рявнул:

— А ну, морда, говори, а то кишки выпущу…

Майк не выдержал: «Димон, нельзя так пленного!», но Джонс остановил его…

Китаец, дрожа, быстро заговорил…

— Просит отпустить, говорит, он хороший, будет нас слушаться, только не бей…

— Скажет, где сибиряки служат?

Китаец закивал, залопотал…

— Они сюда возвращаются под видом охотников, информацию собирают… У них знак есть, по которому узнают друг друга… Он знает.

— Вот и хорошо, значит есть через кого передать, что товарчик у нас… ты ему скажи, что будет у нас сидеть, пока такому лазутчику не передаст… А там уж пущай присылают шишку какого-нибудь, договариваться о деле будем…

Джонс улыбнулся:

— Будешь ты, Димон, когда-нибудь паханом всей Сибири.

Трындинский пахан всполошился.

С окраины деревни неслись крики и шум. Все вскочили. На поляну выкатил заляпанный грязью паробег. Из него вывалился дрожащий от страха мужичок, повалился на землю перед зубодробинским паханом:

— Батюшка, Ваше Превосходительство, Самый Крутой! Не казни!

— Что? Что случилось? Говори, ты, хмырь долбаный!

— Налетели демоны с неба, я охранял корабль доблестно, но они огнем по нему вдарили… Как загремело, куски полетели во все стороны…

Джонс так и сел на землю. Все, теперь отсюда не выбраться… А Мэри? Увидит ли он когда-либо ее снова?

— Взорвали? Ну и пес с ним. Морока одна. Все остальное-то цело? Амбары? Склад мой? Баня? Ну и славно… Ладно, прощаю тебя, Федот, даже хвалю… А ты че, шпиён, расстроился? Дам я тебе твою дощечку мигучую, поговоришь снова со своей кралей…

Джонс только вздохнул.

Девки уже разлили по кружкам первача, вывалили в огромное блюдо чан вареной картошки, для дорогих гостей выложили запасы квашеной капусты и сопливых маринованных опят. Гости тоже прибыли не с пустыми руками: задрыкинский пахан привез огромный шмоток копченого окорока, а забылдыгинский — особые, только в его паханстве производимые сахаренья и варенья, а также уникальную настойку из коры секретного дерева, особую настойку, от которой глаза лезли на лоб и начинали бешено вращаться, а выпившего сего бальзама окружали духи давно умерших, давали полезные советы или ругали за никчемность.

Зубодробинский пахан привез салат-финикрет, рецепт которого передавался в его роду из поколения в поколение с глубины веков, и который прославил его паханство по всей необъятной Сибири. А Криводановский пахан совсем чудную вещь притащил — огромную заливную рыбину, которые, оказывается, еще водились в некоторых маленьких притоках Оби.

В Сибири уже посвежело, обычная для этого края промозглая и серая ранняя осень, в избе протопили печь, отчего в горнице запотели окна, а паханы и их шестерки (по двое на каждого пахана, как этого требовал церемониал) скинули куртки.

Председательствующий Пахан Трындинский величественно поднялся, и старший шестерка тут же вручил ему полную кружку.

Традиционная речь Пахана-Головы для собрания, полная эпической удали, в то же время верно, хотя и несколько занудливо описывая ситуацию, писалась знающими традицию шестерками-секретарями, согласно обычаю выслушивалась собранием стоя с полными кружками в руках… Цветистую поэзию уже мало кто понимал, включая и самого Голову, но традиция уважалась… Поэтому все старательно слушали Трындинского, стараясь открыто не зевать, и с вожделением принюхивались к сладкому первачку в кружке…

Наконец, Трындинский Пахан выкрикнул последнее:

После чего залпом выпил кружку, крякнул, прожевал протянутый шестеркой маринованный гриб и уселся на председательское место…

В горнице забулькали и зачавкали.

В оконцах уже показалось вечернее холодное солнце, осветило столы пирующих, объедки, кости. Шестерки, не самые крутые, заносили полные кувшины первача (девки на собрания Крутых Паханов не допускались), раскрасневшиеся паханы уже стали забывать о цели визита, а заречные гости все не прибывали.

Майк услышал свистки паробега и шум неизвестного двигателя во дворе… Сделав знак старшим шестеркам — «дедам», не пившим и зорко следившим за происходящим, он вышел во двор…