Станислав Грабовский - Очень гадкая книга

— А нельзя ли хотя бы полусловом ввести меня в курс дела?

— И тем самым лишить тебя всей прелести такой редкой пикантной ситуации? Нет. Уверяю, подожди. Не хочешь помочь коллегам?

— Нет.

Я рассчитывал, что он не согласится, поэтому зло взглянул на него.

— Тогда, тем более подожди.

Начали один за другим приходить сотрудники. Я внимательно следил за каждым, за их руками. На входе им не выдали респираторов, поэтому многие прибывали, как и охранники до этого, брезгливо морщась от запахов.

Ко мне подошла учительница по конструированию:

— Ну как, осваиваетесь? — улыбалась она, всем своим видом пытаясь дать понять другим о своём привилегированном, приближённом ко мне положении.

— Да, спасибо, с завидным, между прочим, успехом. А как у вас? Опять занятия отменили? — она опять дико заржала (я уже знал, какого рода шутки тут в топе).

Остальные недовольно топтались у выхода, в метрах десяти от нас, гадливо отказываясь от продвижения внутрь по коридору.

— У вас есть телефон? — обратился я к знакомой учительнице. — У него хорошая видеосъёмка?

— ХаДэ, — ответила та.

— Вот и дивненько, — коротал я время, пока всех детей переводили и переносили в указанный мною барак.

— Вы не можете поинтересоваться у своего знакомого, что, собственно, тут происходит? — обратился «любопытный» охранник к говорившей со мной учительнице.

— Слушай, заткнись, — с этого момента я решил начать играть, — или ты сделаешь сейчас так, как я сказал, или ты лишишься сертификата, зарплаты, занятости и будущего вообще, и тоже сейчас!

Молодого пригвоздило к полу, что он даже моргнуть не смел0. Училка смотрела на меня испуганными глазами.

— Извини, милочка, я не хотел тебя напугать. Просто доставучий какой-то оказался.

Тем временем охрана уже заканчивала работу, и я попросил весь персонал переместиться в освободившийся барак.

— Вы издеваетесь? — кто-то возмутился.

— Космос? — обратился я к доктору.

— Всем сделать, как он сказал!

— Считайте, пожалуйста, сколько человек, — попросил я «свою» училку.

Пока все проходили в барак, я стоял, облокотившись спиной на противоположную от входа в барак стену, и спокойно уже размышлял о предстоящей поездке вечером к министру. Интересно, а что там могли посчитать не так? А вдруг количество охраны? А вдруг сам способ охраны этого человека просчитали? А вдруг и там не восемь, а восемьсот детей? И кстати, «на счёт просчёта». Это был ужасно плохой знак. Всё, от начала до конца, все тренировки, планы, цели, все входы и выходы, ну буквально всё завесило от расчётов, от цифр, которые были выведены в результате нескольких лет работы. Ну, хорошо. А что я предлагаю? Свернуться? А буду ли я рад, если сейчас поступит такой приказ? А свернусь ли я? Скорей всего я не смогу не подчиниться приказу, с другой стороны…

— Двадцать восемь, — услышал я голос своего «счетовода».

«Да-да, — хотел я сказать, — я сам не смог не посчитать», но ответил:

— Ты двадцать девятая, заходи.

Тут она заметно забеспокоилась.

— Не бойтесь, милочка, для вас уготовлена завидная участь, — и я подмигнул ей, как она это сделала недавно мне.

— Ну вот, я собрал вас всех, и без «здравствуйте», потому что я не хочу, чтобы вы здравствовали, без «уважаемые», ибо уважения вы не заслуживаете, и без «господа и дамы», потому что вы не люди, я начну.

Мой встроенный приёмник пульсировал принимающими сообщениями, чтобы я прекратил намеченное. Но я продолжал. Думаю, ребята в организации сомневались, что мне ничего не угрожает. Со стороны могло показаться, что я рискую спасением детей и своей собственной участью, но это было не так. Шоковое состояние сотрудников диспансера было просчитано, училка с «молодым» охранником завербованы, я стоял так, что в любой момент мог выскочить и захлопнуть за собой решётку — всё было под контролем. Но передатчик продолжал принимать сигналы.

— Все внимание сюда! — крикнул я и хлопнул в ладоши.

А потом стал монотонно рассказывать сказку о маленькой мышке, пробирающейся по лесу между травинками и выступающими из земли корнями деревьев, как её серая пушистая шёрстка задевает за стебельки, оставляя запах, по которому её может найти или хищник, или особь противоположного пола. Мышка принюхивается к каждому запаху, брюшком трётся о землю, а её маленькие розовые ноготки вспахивают песочек…

За три минуты своего рассказа я погрузил всех, кроме дотошного охранника и училки (их я постоянно одёргивал рукой), в глубокий транс. Пока все стояли, рассматривая недосягаемые для нас свои внутренние миры, я обратился к охраннику.

— Как теперь? Всё ещё не понимаешь, в чём дело?

— Нет.

Его честность и отсутствие страха обескураживали.

— Возьмём тебя, — говорю, — ты зачем сюда устроился на работу?

— Этот вопрос не входит в опросник при приёме на работу.

— Правильно, а почему?

— Потому что это вмешательство в личное пространство.

— И что ты протащил сюда в этом своём личном пространстве?

— А можно я уйду? — вдруг вмешалась учительница по конструированию. У неё в глазах начинали появляться слёзы.

— Ты будешь снимать, милочка, — проговорил я.

— Я больше никогда так не буду! — заскулила она, и стала сползать спиной по стене с приготовленным в руке для видеосъёмки телефоном.

Я ухватил её за предплечье и хотел вернуть до стоячего положения, но рванулся охранник, решив, воспользовавшись ситуацией, обогнуть меня за спиной и выбежать из барака. Пришлось скоро оставить женщину, чтобы удобно и резко было сделать разворот на сто восемьдесят градусов, что б лоб охранника встретился с тыльной поверхностью моей стопы. Тело беглеца взнеслось до горизонтального положения, и его ноги всё ещё продолжали бить по воздуху, будто он продолжал бежать, когда через мгновение он приземлился спиной на наскоро подставленное мной колено. Раздался хруст. Я перевернул его ногой. Он был жив, но без признаков наличия двигательной способности. Я посмотрел на учительницу. Её трясло. Я приблизил своё лицо к её лицу.

— Если хочешь жить, снимай — без звука, — сказал я.

Сам выхватил у неё телефон, запустил видеосъёмку, отключил запись звука и передал телефон ей.

— Снимай.

Выпрямившись в направлении загипнотизированной толпы, отмечая боковым зрением, что женщина стала исполнять, что её приказали, посмотрев на валяющегося у ног охранника, сказав ему, что так даже лучше, чем я мог придумать, приказал всем загипнотизированным раздеться до гола, и, дождавшись, когда они это сделали, стал внушать:

— Вы фрукты, овощи… Вы пирожные, булочки и эклеры… Вы шоколадки, конфетки и леденцы… А это ваш любимый торт (я указал на лежащего на полу охранника). Все вы без концентратов и пищевых добавок… Натуральные… Вкусные… Самые вкусные… Вы можете попробовать на вкус всё, что видите… Лижите леденцы, почувствуйте, какие они сладкие и вкусные, почувствуйте, какие вы голодные, как сильно вам хочется съесть всё, что вы видите вокруг… Ммм… Это будет ваш самый восхитительный перекус…